Это лучшая из моих шуток. Когда я работал в головном офисе «Дженерал электрик» в Скенектади, в мои обязанности входило написание речей для руководителей компании. Эту шутку, про коров и баночки, я вставил в речь вице-президента. Он прежде ее не слышал и не просмотрел речь перед выступлением на публике. Он смеялся так, что был вынужден уйти со сцены, даже кровь носом пошла.
На следующий день меня уволили.
Почему шутки смешат? Начало шутки заставляет тебя задуматься. Мы, люди, очень ведь честные животные. Когда я спросил вас насчет сгущенки, то не оставил вам выбора. Вы честно пытались найти ответ на хитрые вопросы: «Кто сказал „Мяу“? Зачем рыбе зонтик? Что делал слон, когда пришел Наполеон?»
Вторая часть объявляет вам, что думать как раз не нужно, никому не интересен ваш ответ. Вы испытываете облегчение, наконец-то встретив человека, который не требует от вас быть умным. Вы смеетесь от радости.
Я и эту речь составил так, чтобы вы могли оставаться глупыми на свое усмотрение, без давления, без наказаний. По такому случаю я даже написал дурацкую песню. К ней пока нет музыки, но у нас тут композиторов хоть лопатой греби, кто-нибудь да возьмется. А слова у песни такие:
Прощай, прощай, Фридония,
Ты знания колония,
Я уезжаю, и тотчас
Настанет здесь гармония.
Как выйду из вагона я,
Одетый в плащ болоньевый,
Куплю тебе бегонию,
В честь святого Антония.
Заметили — вы пытались угадать, какой будет следующая строчка? Расслабьтесь, всем наплевать, умны вы или нет. Смейтесь!
Я веселюсь, потому что мне вас очень жалко. Мне всех вас очень жалко. Как только закончится праздник, снова вернутся суровые будни. И тут важно помнить — мы с вами, я и вы, вовсе не настолько разные, как некоторые хотят нас убедить. Мы принадлежим к разным поколениям, но не настолько далеки, как эскимосы от австралийских аборигенов. Наоборот, мы так близки, что нам стоит воспринимать друг друга как братьев и сестер. У меня несколько детей — шесть, если точно. Многовато для атеиста, это верно. Когда кто-либо из моих детей начинает ныть, что, мол, что-то на этой планете серьезно не так, как надо, я отвечаю:
— И что? Я сам только-только тут очутился. Я что, по-вашему, Мафусаил? Вы думаете, что мне эти новости нравятся сильнее вашего? Так вы ошибаетесь.
Мы все проживаем более или менее общую жизнь.
Чего хотят старшие люди от младших? Хотят, чтобы их уважали за то, что они так долго продержались, так долго терпели тяготы — иногда выдуманные — жизни. Молодежь ужасно не любит признавать за ними эту заслугу.
Чего хотят молодые от старших? Больше всего, думаю, они жаждут признания, что они уже сейчас, вне всякого сомнения, являются женщинами и мужчинами. Старшие ужасно не любят признавать этот факт.
А посему я возьму на себя смелость объявить собравшихся состоявшимися женщинами и мужчинами. Никто более не должен обращаться с ними, как с детьми. И они сами не должны вести себя по-детски никогда более.
Когда-то это называлось «обрядом зрелости», или инициацией.
Может, вам стоило узнать об этом раньше, но уж лучше поздно, чем никогда. Во всех первобытных обществах, известных человеку, был обряд инициации, после которого бывшие дети становились полноправными женщинами и мужчинами. Некоторые иудейские сообщества до сих пор соблюдают это старинное правило, не худший выбор, по-моему. Но наше огромное, сверхсовременное и насквозь индустриальное общество решило отказаться от подобного обряда — если не считать таковым выдачу водительских прав в шестнадцать лет. А если считать, то получится очень странный обряд достижения зрелости, при котором судья может отобрать вашу зрелость, даже если вам, положим, пятьдесят шесть, как мне.
Другое событие в жизни американских и европейских мужчин, которое может сойти за инициацию, — война. Если парень возвращается с войны, да еще и после серьезного ранения, все понимают: он мужчина. Когда я вернулся из Германии домой в Индианаполис после Второй мировой, дядька сказал мне:
— Вот те на! Теперь ты настоящий мужчина.
Мне захотелось его придушить. Он стал бы первым убитым мной немцем. Я стал мужчиной еще до отправки на фронт, но он бы этого ни за что не признал.
У меня есть подозрение, что в нашем обществе не существует обряда посвящения молодых мужчин по одной неосознанной, но дьявольски хитроумной причине: чтобы молодые парни рвались на войну, какой бы ужасной и несправедливой она ни была. Бывают и справедливые войны. Та, на которую рвался я, оказалась справедливой.
Читать дальше
Конец ознакомительного отрывка
Купить книгу