Курт Воннегут - Вербное воскресенье

Его ответ меня шокировал! Сид не смог объяснить мне, что он делает!

Это не изменило моего отношения к Сиду и его работам. Картины Сида оставались такими же прекрасными и необыкновенными. Зато я потерял веру в английский язык — крупнейший язык мира, кстати.

Но наш великий язык, сталкиваясь с абстрактным экспрессионизмом, перестает работать — для Сида, для меня и для всех арт-критиков, которых я когда-либо читал.

Язык был нем!

До этого момента истины я соглашался с нобелевским лауреатом Ирвингом Ленгмюром, от которого когда-то услышал фразу: «Тот, кто не может объяснить суть своей работы четырнадцатилетнему подростку, шарлатан».

Он был не прав.

Поэтому я написал в предисловии каталога стандартную белиберду о современном искусстве.

Может быть, этот каталог даже есть в этой библиотеке. Читайте на здоровье.

Однако эта загадка не давала мне с тех пор покоя, и сегодня у меня для вас есть хорошая новость. Я снова могу согласиться с доктором Ленгмюром насчет шарлатанов. Вот как язык передает суть работы Сида Соломона.

Он медитирует. Он подключает свою руку, свою кисть, к самому глубокому, спокойному, самому загадочному слою своего сознания — и пишет картины того, что он видит и чувствует там, в глубине.

Потому, разглядывая его картины, мы ощущаем приятный шок узнавания.

Отлично!

Ура Сиду Соломону! Надо же! Он находчивее и полезнее, чем все фальшивые святоши, которые медитируют, а потом самодовольно заявляют, что невозможно облечь в слова то, что они видели и чувствовали.

К черту косноязычную медитацию! Троекратное «ура!» художникам, которые осмеливаются показывать и рассказывать.

Поскольку мы с вами собрались на открытии библиотеки, давайте удостоим отдельных аплодисментов особый род художников, которых мы зовем писателями. Ну скажите, разве это не чудесные люди? Они не держат медитации при себе. Пытаясь показать и рассказать, они часто наживают головные боли и язвы, разрушают свою печень и свои семьи.

Я узнал, чего стоит другой вид медитации — медитации, которая не рассказывает и не показывает. Я заплатил Махариши Манеш Йоги восемьдесят долларов за наглядный урок.

Махариши Манеш Йоги дал мне мантру, бессмысленное слово, которое я должен был повторять про себя снова и снова, погружаясь в глубины своего сознания. Я пообещал никому не сообщать своей мантры. Моя мантра — Айи-иим.

Я вам продемонстрирую (вхожу в транс): «Айи-иим, айи-иим, айи-иим…»

Пробуждаюсь от транса. Где я? Мне все еще пятьдесят четыре? Или уже восемьдесят шесть? Я бы не удивился. Разумеется, это был социально бесплодный вид медитации. Я чуть отдохнул, но сомневаюсь, что это принесет пользу кому-нибудь здесь, в Нью-Лондоне, или где-либо еще.

Теперь поговорим о социально полезной медитации, плоды которой заполнили это благородное здание: когда медитируют писатели, они не пытаются бесконечно повторять пустые, бессмысленные мантры. Они подбирают мантры горячие и колючие, бурлящие, полные соков реальной жизни. Они досуха выдаивают свои внутренние «я» при помощи этих мантр.

Вот вам несколько примеров:

Война и мир.

Происхождение видов.

Илиада.

Закат и падение Римской империи.

Критика чистого разума.

Жизнь на Миссисипи.

Ромео и Джульетта.

Алый знак доблести.

Хотелось бы мне иметь под рукой библиотечную картотеку. Я бы мог без конца называть вам литературные мантры, которые изменили мир к лучшему.

Кстати, насчет «Алого знака доблести»: эта книга Стивена Крейна должна быть особо интересна американцам, учитывая, что приближается двухсотлетие нашей страны. Но у Крейна есть другая новелла, возможно, вы про нее тоже слышали. Она называется «Голубой отель».

«Голубой отель» рассказывает об иностранце, который приезжает в Америку и совершает убийство. Он думает, что защищается. Он запугал себя до безумия, решив, что американцы гораздо опаснее, чем они есть на самом деле.

И он убивает. Вот и все.

Десять процентов из вас до сих пор гадают, почему я назвал речь «Макаронной фабрикой». Девяносто процентов мне с радостью все объяснят.

Объяснение простое. Название должно подчеркнуть один факт — большинство людей не умеют читать или, если угодно, не особо любят.

Чтение настолько сложная штука, что в школе мы тратим очень много времени, чтобы только научиться ему. Если бы мы тратили на фигурное катание столько же времени, сколько у нас уходит на чтение, то давно бы все были звездами голливудского балета на льду, а не книжными червями.