Дафна Дю Морье - Полет Сокола

Последний вопрос я оставил без ответа. Альдо улыбнулся и продолжал есть.

— Мой маленький Бео, — сказал он, — твое возвращение домой оказалось не столь простым. Кто бы мог подумать, что Руффано такой оживленный. В туристическом автобусе ты бы чувствовал себя более уютно. На, составь мне компанию. — Он взял с подноса апельсин и кинул мне.

— Вчера я был в театре, — сказал я, медленно чистя апельсин. — На барабанах ты просто виртуоз.

Такого Альдо не ожидал, что было заметно по легкой паузе, с какой он положил в рот очередной кусок ветчины.

— Однако ты всюду поспеваешь, — сказал он. — Кто тебя привел туда?

— Студенты Э.К. из моего пансионата, — ответил я, — на которых твоя речь произвела такое же впечатление, как и на избранных во время субботней встречи в герцогском дворце.

Немного помолчав, он отодвинул тарелку, потянулся за салатом и заметил:

— Молодые очень внушаемы.

Я кончил чистить апельсин и половину протянул Альдо. Мы ели молча. Я заметил, что взгляд моего брата упал на том «Жизнеописаний герцогов Руффано», лежавший на другом столе, где я его оставил. Затем Альдо посмотрел на меня.

— «Гордого разденут донага, надменного подвергнут оскорблениям», — процитировал я. — Что ты все-таки стараешься сделать? Свершить акт небесной справедливости, как герцог Клаудио?

Утолив голод, он встал, перенес поднос на стол в углу, налил себе полстакана вина и остановился под портретом нашего отца.

— Сейчас для меня главное — подготовить актеров, — сказал он. — Если они предпочтут целиком войти в отведенные им роли, тем лучше. В день фестиваля мы увидим еще более интересное зрелище, чем рассчитывали.

Улыбка, неизменно обезоруживающая всех и каждого, не обманула меня. Я давно знал ее. В былые дни Альдо слишком часто ею пользовался, чтобы добиться своего.

— Случилось два происшествия, — сказал я. — Оба отлично организованы. Только не говори мне, что их спланировала и осуществила группа студентов.

— Ты недооцениваешь нынешнее поколение, — возразил он. — Если они постараются, то могут проявить недюжинные организаторские способности. К тому же они жадны до идей. Стоит им только намекнуть, а об остальном они сами позаботятся.

Он не признал, но и не опроверг свою причастность к событиям, которые я имел в виду.

— Тебе ничего не стоит настолько унизить двоих, — а с профессором Риццио троих — человек, что они навсегда утратят свой авторитет?

— Авторитет — это фальшивая монета, — сказал Альдо, — если он не приходит извне. Но тогда это уже вдохновение, и дается оно от Бога.

Я с удивлением посмотрел на Альдо. Он никогда не был религиозен. Когда в детстве по воскресеньям и праздникам мы ходили к мессе, то это был не более чем обычай, заведенный нашими родителями; мой брат часто пользовался им, чтобы напугать меня. Алтарный образ в Сан Чиприано может служить примером его способности донельзя извратить воображение.

— Прибереги это для своих студентов, — сказал я. — Нечто подобное Сокол говорил своим избранным.

— И они ему верили, — заметил он.

Улыбка, лицемерная маска, внезапно исчезла. Глаза, сверкающие на бледном лице, тревожили, смущали. Я беспокойно пошевелился в кресле и потянулся за сигаретой. Когда я снова взглянул на Альдо, его лицо вновь было спокойно. Он допивал вино.

— Знаешь, чего никто в нашей стране не может перенести? — беззаботно спросил он, рассматривая свой стакан на свет. — Впрочем, не только в нашей стране, но во всем мире и на протяжении всей истории? Потерю лица. Мы создаем из себя некий образ, и кто-то этот образ разбивает. Из нас делают посмешище. Человек или нация, теряя лицо, либо не оправляется и окончательно погибает, либо научается смирению, а это далеко не то же, что унижение. Время покажет, что произойдет с обоими Риццио, Элиа и прочей мелюзгой, из которой состоит этот мир в миниатюре — Руффано.

Я подумал о той, кто, наверное, вот уже три часа, как теряет лицо, о моей вечерней спутнице Карле Распа. Возможно, она слишком толстокожа, чтобы это признать. Вина за неудавшуюся попытку покувыркаться в постели будет приписана мне, не ей. Не все ли равно? Пусть приписывает чему угодно недостаток моего мужского рвения.

— Кстати, — сказал я, — около половины одиннадцатого тебе звонили из Рима.

— Да?

— Синьора Бутали. Она была очень взволнована. Ректор настаивает на возвращении домой, как я понял, в связи с событием воскресной ночи.

— Когда? — спросил Альдо.