Дафна Дю Морье - Полет Сокола

— Я сделаю все, о чем бы вы меня ни попросили, сейчас и всегда, — сказала Карла Распа.

Альдо подтолкнул ее к двери.

— Одно могу сказать наверняка, — сказал он. — Если вы хотите умереть, то вам не придется умирать в одиночестве.

У самой двери она оглянулась и посмотрела на меня.

— Я вас еще увижу, Армино? — спросила она.

— Не знаю, — ответил я, — но благодарю за убежище, которое вы мне предоставили.

Карла Распа вопросительно взглянула на Альдо. Тот ничем не прояснил для нее мое будущее, и она вышла в холл и далее на улицу. В открытое окно комнаты, где мы стояли, до нас долетел высокий звон колокола Сан Донато, пробившего два раза.

— Мне надо идти, — сказал Альдо. — Я опаздываю уже на пятнадцать минут. Я только что звонил Чезаре, сказать, что ты здесь. Он и Джорджо все утро тебя искали.

Он говорил резко и немного уклончиво. Я не знал, чем это объяснить — то ли беспокойством, которому я был виной, то ли чем-то еще. Казалось, он не хочет оставаться со мной наедине.

— Скоро придет Чезаре, и я хочу, чтобы ты сделал все, как он тебе скажет. Понятно?

— Нет, — ответил я. — Не совсем. Но, возможно, я пойму, когда он появится, — и после некоторого колебания добавил: — Не знаю, говорила ли тебе синьора. Утром я заходил к ней домой.

— Нет, — сказал Альдо, — она мне не говорила.

— Я встретился с ее мужем, — продолжал я, — и, когда ее не было в комнате, мы несколько минут разговаривали. По ходу беседы он упомянул — не буду вдаваться в подробности — про то, что в Риме, лежа в больнице, получил несколько анонимных телефонных звонков. Звонила женщина с намеками по твоему адресу.

— Благодарю, — сказал Альдо. Его голос не дрогнул. Выражение лица не изменилось.

— Я подумал, — неловко сказал я, — что лучше тебя предупредить.

— Благодарю, — снова сказал он и направился к двери.

— Альдо, — сказал я, — извини за то, что сейчас произошло, — за досадное столкновение между Карлой Распа и синьорой Бутали.

— Почему досадное? — спросил он, помедлив и держась за ручку двери.

— Они такие разные, — сказал я, — между ними нет ничего общего.

Он остановил на мне жесткий, загадочный взгляд.

— Вот здесь ты ошибаешься, — сказал он. — Обе они хотели только одного. И в этом Карла Распа оказалась более откровенной.

Он вышел из комнаты. Я слышал, как хлопнула входная дверь. С его уходом меня вновь пронзило острое чувство неизвестности — что ждет меня впереди.

Мне не хотелось оставаться одному. Я разыскал Джакопо, который собирался уйти к себе.

— Можно мне пойти с вами? — робко спросил я его.

На его лице отразилось удивление, затем удовольствие, и он махнул мне рукой.

— Конечно, синьор Бео, — сказал он. — Я чищу серебро. Пойдемте, вы составите мне компанию.

Мы пошли в его квартиру. Он провел меня в свою собственную кухню, она же гостиная с окном, выходившим на виа деи Соньи. Это была веселая, уютная комната; сидевшая в клетке канарейка пела под звуки транзистора, который Джакопо, возможно из почтения ко мне, тут же выключил. На стенах висели картинки самолетов, вырванные из журналов и вставленные в рамки. Различные серебряные предметы — ножи, вилки, ложки, блюда, кувшины, кружки — стояли в центре кухонного стола; некоторые еще покрывала розовая паста, другие были уже вычищены и ярко блестели.

Большинство из них я узнал. Я взял в руки небольшую круглую миску и улыбнулся.

— Это моя, — сказал я, — рождественский подарок. Марта никогда не позволяла мне ею пользоваться. Говорила, что она слишком хороша.

— Капитан держит ее для сахара, — сказал Джакопо, — и всегда пользуется ею, когда утром пьет кофе. Его собственная слишком большая.

Он показал мне миску большего размера, которую еще не вычистил.

— Эту я тоже помню, — сказал я Джакопо. — Она из столовой, и мать ставила в нее цветы.

На обеих мисках, Альдо и моей, были инициалы А.Д.

— Капитан очень дорожит всеми семейными вещами, — сказал Джакопо. — Если разобьется что-нибудь из фарфора, а это бывает нечасто, он очень огорчается, или если что-то теряется. Он никогда не выбросит то, что осталось от прежних дней и от его отца.

Я поставил миску на место, Джакопо взял ее и принялся чистить.

— Странно, — сказал я, — что он так уважает традиции.

— Странно? — повторил удивленный Джакопо. — Вовсе нет, синьор Бео, уверяю вас. Сколько его помню, он всегда был таким.

— Возможно, — ответил я, — но в детстве он был настоящим бунтарем.