Ханс Хенни Янн - Это настигнет каждого

Гари истолковал эту фразу как оскорбление Агнеты, как признание в антипатии к ней; о матери он даже не подумал. Он твердо вознамерился убедить Матье в его неправоте. Он надеялся со временем, когда эти двое сойдутся ближе, доказать Матье, что Агнета, несмотря на врожденную или воспитанную в ней женственность ( телесную женственность , он так это для себя формулировал), остается человеком , то есть существом, обладающим неким запасом доброй воли и определенным набором физических качеств. Теплая, миловидная плоть; юность, текущая, словно ручей по камням: равноценная (или, скорее, почти равноценная) Ты и Я их мужской дружбы; к Агнете тоже имеет касательство, ее тоже захлестывает со всех сторон дьявольский поток, в котором смешаны продукты гниения и самая что ни на есть голая жизнь. Правда, крыльев у Агнеты нет. На мгновение - он сам не понимал, как такая картина могла возникнуть в его мозгу - Гари увидел стоящего посреди комнаты Матье как птицу, примостившуюся на ветке: птицу наподобие совы, но с поникшими, печальными крыльями. (За крылья он принял полы пальто.) И потом внезапно сова опять превратилась в неприкрашенный образ Матье.

Гари прикрыл глаза рукой, чтобы ничего такого не видеть, и крикнул:

- Это неприлично, что ты хочешь уйти! Ты останешься... Других вариантов нет. Обсуждению подлежит лишь то, как мы распределим спальные места.

Его крик оказал двойное воздействие. Матье сел, еще раз поднялся; освободился от своего пальто, повесив его на спинку стула; уселся окончательно и бесповоротно. Почему он именно в тот момент почувствовал необходимость снять пальто, никто не понял. Что же касается матери - госпожи Ли, - то она поняла следующее: на эту ночь ей придется смириться с присутствием в доме постороннего. Хотя возражений у нее накопилось немало, она не посмела их высказать. Эти возражения, если можно так выразиться, потеряли зубы. Она начала наконец что-то лепетать, объяснять положение дел. Сказала, что ее муж, отец семейства, не должен знать о незваном госте. Нельзя и чтобы гость воспользовался какой-то другой комнатой, кроме спальни Агнеты: потому что в других помещениях его могут ненароком увидеть, мало ли кто. Завтра он должен будет встать очень рано и покинуть дом до возвращения ее мужа. Она, дескать, чувствует угрызения совести, потому что согласилась на нечто неправильное, неподобающее. Она не верит, что нельзя достать денег, чтобы оплатить одну ночь в отеле. Но, как бы то ни было, она заранее предупреждает: гость в любом случае сможет провести в их доме - с ее согласия - только одну ночь.

Она будто себя же уговаривала, склоняя к чему-то, противоречащему ее убеждениям; она показала себя уступчивой и коварной, как сводня, хотя по-прежнему мысленно обвиняла в сводничестве матроса Гари. Но она чувствовала, что не может играть другую роль: теперь, когда жених дочери прикрикнул на нее, сказал свое властное слово, которому подчинилась и она, как до нее - Матье. Она, следовательно, смирилась с тем, чего вообще-то не собиралась разрешать. И вовсе не потому, что полагалась на добродетель дочери или на ее умение соблюдать приличия; она теперь, можно сказать, сама принуждала Агнету к чему-то плохому или неприличному, сталкивала в неотвратимое. «В конце концов, - думала она, - этот чужак - сын очень богатого человека; а может, и нет, может, он кто-то другой...» Она вдруг сообразила, что запуталась.

Она поднялась.

- Мой муж не должен узнать об этом: ни теперь, ни после. Господину Бренде придется встать очень рано и покинуть наш дом... Или тихо сидеть у Агнеты, в запертой комнате, пока Альвид не заснет по-настоящему крепким сном.

Она отправилась на кухню, чтобы сварить кофе.

Матье посмотрел на Гари: тот сидел, высоко подняв голову, добродушный и красивый, как в лучшие свои часы; губы его слегка изогнулись: обветренные, неотразимые . Матье тотчас отвел взгляд, чтобы не изойти тоской. Тут он вспомнил, что и Агнета сидит с ними рядом; что он обязан и ей уделить немного внимания.

Минуты, как всем известно, улетучиваются бесследно. Человек очень часто думает или ощущает такое, что никогда не будет занесено в гроссбухи его сознания. Или он произносит слова, не соответствующие тому ландшафту, который терпеливо выстраивают его мозговые клетки.

- Мы делаем что-то не так, - сказал Матье тихо. - Мы провоцируем недовольство, а ведь все дело в недоразумении: просто что-то не прояснено до конца...

- Иначе нельзя, - перебила его Агнета, - Я прежде не была с вами лично знакома, Матье (можно вас так называть?.. вы ведь друг моего друга); но вы постоянно присутствовали в рассказах Гари. Ваше имя. И ваши особенности... ваш внешний вид. Я знала, какие у вас глаза, какие губы. Он описывал мне ваши руки... и вашу суть, насколько умел ее выразить. Его восхищение часто вызывало у меня странную реакцию. Ревность... или растерянность... но не желание познакомиться... скорее наоборот... желание с вами не встречаться... решение уклоняться от такой встречи... насколько это зависит от меня. Гари говорил о вас... как о человеке в наивысшем смысле... существе недосягаемом... до которого, из-за его доброты и чужести в этом мире, и дотронуться-то нельзя... которое кажется холодно-отстраняющим, но на самом деле так проявляется его жалость. И вот сегодня я вижу вас: вы беспомощны, вас стесняет такая малость, как недоброжелательность моей матери. Вам стыдно, вы в себе не уверены, не ощущаете своего превосходства... а скорее испытываете страх.