Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

Он наблюдал за Марининой игрой из темноты зала. Ему нравилось, как она произносит реплики, написанные им специально для нее. Она сделала огромные успехи в языке за рекордно короткий срок. От репетиции к репетиции у нее улучшалось произношение. Она вынужденно говорила чуть медленнее, чем надо, но при этом сопровождала речь нужными движениями. Это придавало ей необычную грациозность и современность, выделяя ее среди актеров. Само усилие, которое она делала, чтобы нащупать традиционную музыку идиша, делало ее игру еще более мощной.

Каждый раз, видя ее на сцене, подавая ей реплику, Левин отмечал, каким удачным могло бы быть их творческое сотрудничество. Никогда ни одна актриса не могла с такой силой воплотить его творческие замыслы. Как жаль, что эту постановку «Тевье-молочника» не увидят в Москве! Только там публика оценила бы его труд по достоинству. Он подождал, пока закончится сцена Ярослава и Марины. Сестры Коплевы и Анна Бикерман располагались в глубине сцены. Когда наступила тишина, Левин встал и громко зааплодировал. Все обернулись и смотрели в зал, ослепленные светом прожекторов. Левин вышел в центр зала, а Ярослав, прикрыв глаза козырьком ладони, громко проговорил:

— Матвей, ты? Наконец-то, товарищ худрук. Ты уже четыре дня сюда не заглядывал. Ты бы посмотрел еще раз последние сцены. Там есть реплики, ну совершенно негодные…

— В Хабаровске был, — произнес Левин вместо ответа. — Вызывали в обком.

Ярослав поморщился, глядя, как Левин взбирается по ступенькам на сцену.

— И какую плохую новость ты нам принес? — спросила Вера.

— Зачем так мрачно, Вера. Дела идут, и мы вместе с ними.

— Вот это как раз и не нравится моему Тевье, — проворчал Ярослав. — Давай, Матвей, довершай свой удар. Нам запретили играть пьесу?

— Ошибаешься, Ярослав. Пьесу не запретили.

— …но мы не будем играть на идише.

Анна договорила фразу за Левина. Он кивнул и беспомощно развел руками:

— Я ничего не смог сделать.

— Я это предчувствовала, — тихо проговорила Анна. — Уверена была, что на идише играть не позволят. Я ведь тебя предупреждала, Марина.

— Это хабаровские решили? — прорычал Ярослав.

— После нашего зимнего успеха у них же! Какой стыд! — подлила масла в огонь Гита.

— Нет, не они, — сухо прервал ее Левин. — Товарищ Приобина только передала мне директиву из Москвы.

Левин вытащил из внутреннего кармана листок, развернул и показал печать отдела культуры ЦК.

— Унгехерт, неслыханно! Разве великий Сталин забыл о своем намерении сделать Биробиджан землей, где говорят на идише — на языке евреев Европы? Боже упаси! Что написано на фронтоне нашего театра? Государственный еврейский театр. И написано это на идише! По чьему решению? По решению Политбюро. Каганович ведь нам это объявил лично.

— Хватит, Ярослав. Ты думаешь, тебе все позволено? Будем играть по-русски без всяких обсуждений.

— Ну, тогда объясни мне, в чем смысл этой новой русской пьесы, товарищ Левин, — заявила вдруг всегда тихая Гита Коплева, демонстративно уходя со сцены.

Поколебавшись минуту, остальные последовали за ней. Но Марину Левин задержал:

— Подожди секунду, пожалуйста. Я хочу с тобой поговорить.

Марина смотрела на уходящих. Левин вздохнул.

— Я не меньше огорчен, чем они. Я знаю, что они сейчас чувствуют. Но все пожилые люди упрямы, они не хотят понять, что есть моменты, когда…

Он не договорил и просто пожал плечами.

— Но я их знаю. Сначала будут дуться, а потом сыграют на русском… Я больше огорчен из-за тебя. Ты столько работала, чтобы освоить роль на идише. Правда, очень жаль…

— Я все равно что-то приобрела для себя, а вот для жителей Биробиджана это будет шоком. Они так ждут спектакль.

— Знаю. И что я могу сделать?

За кулисами раздался шум, и появились две женщины, работавшие одновременно механиками и осветителями сцены:

— Все, товарищ директор? Можно выключать освещение?

Левин кивнул им и сделал знак Марине следовать за ним.

— Пошли ко мне в кабинет.

Он молча шел по коридору впереди. Она пыталась угадать его настроение. Что Левин хочет от нее? Зачем уединяется с ней? А не пронюхал ли он про Эпрона? Она уже достаточно хорошо знала этого любителя играть в кошки-мышки, и ее сковал страх.

Войдя в кабинет, Левин сразу же засуетился у самовара, предложил ей чаю, усадил в одно из кресел, но сам остался стоять, крутя в ладонях горячий стакан.

— Марина, в Хабаровске я узнал еще и кое-что другое. После майских праздников я должен ехать в Москву. Центральный комитет переводит меня на новую должность. Разумеется, это будет повышение. Я еще не знаю, о чем идет речь… Может быть, направят в областной отдел культуры.