Марек Хальтер - Ночь с вождем, или Роль длиною в жизнь

Она вытянула свободную руку, чтобы размять плечо. Обнаженная Маринина кожа молочно белела во мраке. Она старалась отмахнуться от недавних воспоминаний. Не думать, на кого сейчас похожа. Теперь только бы не заснуть! Нельзя пропустить миг, когда он проснется.

Наверно, Марина все-таки задремала, но вдруг до нее донесся какой-то звук. Шорох, будто осторожно приоткрылась дверь. Ее охватил ужас. Марина, чуть приподнявшись, вгляделась в темноту. Ей показалось, что на фоне экрана мелькнул чей-то силуэт.

Нет. Ничего. Померещилось.

Марина вновь опустилась на диван. Массивная голова, перекатившись, уткнулась ей в грудь. Усы настойчиво ее щекотали. Чтобы избавиться от покалывания, она осторожно вернула его голову на прежнее место, запустив руку в густую сталинскую шевелюру. Вылитая мамаша, отнявшая от груди прожорливого младенца! Она усердно моргала, чтобы смахнуть с ресниц набежавшие слезы.

Ах, если бы каким-то чудом эта ночь оказалась всего лишь болезненным бредом, галлюцинацией!

Маринина рука так и осталась в его волосах. Марина не решалась убрать ее, чтобы его голова не перекатилась обратно. Она гадала, что Сталин теперь о ней подумает? Действительно ли скажет о ней Булгакову? Всерьез ли посоветовал стать киноактрисой?

Марина вообразила, как Сталин сидит в этом зале со своими соратниками: Микояном, Калининым, Ворошиловым, Молотовым, восхищаясь ее искусством. Может быть, ему захочется с ней еще разок повидаться. Может, попросит Егорову опять ее привести к нему.

Но вдруг Марине вспомнились гневные выкрики Аллилуевой, ее обвинения. Марина вздрогнула, инстинктивно прижав голову спящего Сталина к своей груди. Как ее назвала Егорова? Самой большой ревнивицей из всех фанатичек святого Владимира Ильича.

Но только ли дело в ревности?

«Ты меня просто убиваешь, Иосиф! Ты тиран! Ты меня тиранишь, ты всех тиранишь…»

Марина закрыла глаза. Она снова мечтала мгновенно перенестись из Кремля в свою комнату. Ах, если бы это было возможно!

Она даже не знала, который час. У нее вообще не было ручных часов. У него-то, наверно, были, но сейчас на его запястье она их не обнаружила. Однако Марина прикинула, что уже скоро начнет светать. Только бы дотянуть до утра. Еще несколько часов, и, глядишь, она впрямь выйдет на сцену королевой.

Марине все-таки удалось заснуть, но ненадолго. Их обоих разбудили донесшиеся из коридора крики. Сталин приподнялся на локте, и в его глазах на миг промелькнуло удивление, что рядом с ним обнаженная девушка. Марина села на диване и, стыдливо потупившись, прикрыла рукой грудь. Воздух в зале был спертый, ей было трудно дышать.

Вопли за дверью стали еще громче. Слышались и мужские и женские голоса. Отчаянные выкрики перемежались причитаниями, так что было невозможно понять, в чем дело.

Сталин провел рукой по волосам и тоже сел на диване. Она подвинулась, освобождая ему больше места. Он к ней не прикоснулся и не сказал ни слова. Молча поднял с пола галифе и встал, чтобы одеться.

Причитания за дверью не стихали. Марина, отыскав свое платье и трусики, начала поспешно одеваться. Сталин тем временем, достав из нагрудного кармана гребешок, неторопливо причесывался. Делал он это тщательно, проверяя ладонью, хорошо ли лежат волосы. Марина искала свои туфельки, когда Сталин уже направился к двери. Она его больше не интересовала. Будто и для него теперь стала невидимкой. Растворилась во мраке.

Когда Сталин распахнул дверь, голоса разом смолкли. Свет из коридора пал на экран. Вдруг раздался истерический женский вопль: «Иосиф! Ах, Иосиф Виссарионович!»

Сталин ворчливым тоном начал выяснять, что стряслось. Встав на колени, Марина шарила по ковру в поисках туфелек и наконец нашла их под одним из кресел. У нее шумело в голове от тяжкого похмелья. В висках отчаянно билась кровь пополам с выпитой за ночь водкой.

В коридоре теперь звучал только голос Сталина. Он задавал вопросы, которые ей не удавалось расслышать. Ответов она вообще не слышала, кажется, их и не было.

Она почувствовала, что у нее дрожат руки. Видимо, к ней все-таки подобрался ужас. Сидя на полу, Марина надевала туфельки. Она чувствовала боль во всем теле — и плечи ломило, и бедра, и поясницу, и затылок. Словно ее протащили по булыжникам.

Из коридора теперь не доносилось ни криков, ни ворчания, только звук удаляющихся шагов. До нее никому не было дела. Ну, и как ей выпутаться? Ведь даже плащ остался в прихожей у Ворошилова.

Марина поспешно вскочила на ноги, когда в кинозал проникла какая-то тень. В мерцании экрана она узнала Егорову.