Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

Строительные компании из России вполне успешно конкурировали с местными застройщиками, как, собственно, и русские покупатели не уступали европейским. Более того – цены на жильё в РФ давно уже были существенно выше, чем в Европе, а экономический кризис в ЕС затягивался, и больно ударял по всем без исключения гражданам. У русских же напротив: кризис затронул лишь беднейшие слои. Преуспевающие становились ещё богаче, и главным условием такого «успеха» была лояльность к режиму (не перечить начальству, никаких сомнений, никакого протеста).

«Brown nose» – оживился Ослик. Именно «коричневые носы» разъезжались по свету. Нечистые на руку, смеющиеся над законом и равнодушные к чужой боли – «носы» не ведали страха. Они не бежали от репрессий, не бежали от несправедливости и не бежали от стыда. О репрессиях и несправедливости они и знать не хотели, а стыд считали уделом слабых. «Brown nose» вообще никуда не бежали и по-прежнему оставались гражданами России. «Лучшие люди страны», – умилялся Russia Today. Они также не сомневались, что русские лучше всех, а в друзьях у них были самые отъявленные режимы от ХАМАС до Беларуси. Образно выражаясь, «коричневые носы» расширяли ареал обитания, ощущая себя носителями «прекрасного».

Вернулось и благостное отношение к советскому прошлому. Левая идея теперь не считалась зазорной. Не то чтобы «Пролетарии всех стран, соединяйтесь!», но противники Запада уж точно соединялись. К тому же, и с «капитализмом» более-менее всё утряслось. Никакого капитализма в России отныне не было (поигрались, и хватит). Тысячи предпринимателей лишились бизнеса, но не в результате честной конкуренции, а в ходе планомерной травли неугодных. Предприниматели (кто не сбежал) вязали варежки по тюрьмам. Какой уж тут капитализм! Коммунисты, «нацболы», «Левый фронт» и иже с ними торжествовали победу.

К двадцатому году и вовсе – даже запрещённые в РФ леваки и нацисты стали вполне на подхвате. Они получили наконец свободу собраний (свою свободу собраний) и собирались теперь, где хотели и по любому поводу. Разрешение не требовалось.

На собраниях они ели чеснок, клеймили буржуазию с евреями и бесконечно галдели об одном и том же: свобода, равенство и братство. За этим «братством», похоже, русские и разъезжались по свету. Им явно не хватало своих – они искали «братанов» и за рубежом. Искали и, ясное дело, находили. Мир вообще существенно «побрател», особенно в последние годы, и в основном на волне обострившихся экономических проблем.

Как результат – необыкновенно возросла миграция населения. Люди искали счастья. Желательно «по-быстрому» и лучше деньгами. Не найдя «счастья» в одной стране, они приезжали в другую. «Не закрывать же границы», – размышлял Ослик.

«Братаны всех стран, соединяйтесь!» – усмехнулся он. Вот и Лена Гольц: уехать на Запад – было заветной её мечтой.

– Жаль, Запад уже не тот, – констатировала она. – Кругом русские.

Так что сало с чесноком они есть не стали, и вообще прикинулись двумя русофобами на необитаемом острове. Западная демократия переживала, пожалуй, самое суровое испытание после холодной войны – справится ли она с кризисом? Или правы всё же «сукины внуки» и лучший строй – это советский?

«Строй, основанный на лжи и предпочитающий закону понятия. Так мы и познакомились с Леной Гольц», – запишет чуть позже в «путевом журнале» (с пометками на полях) Генри Ослик – профессор Ширнесского университета, исследователь и путешественник.

Впрочем, не стоит заблуждаться – это не была какая-то особенная встреча. По мере отдаления от МКАД Ослику всё чаще попадались отчаявшиеся люди, мечтавшие слинять куда подальше, но не имевшие возможности это сделать. Сбежать из дурдома – ещё не значит устроиться как-то лучше, и главная трудность (трудность побега) заключалась именно в этом. Чтобы устроиться на Западе, у таких, как Гольц не было ни денег, ни образования, ни европейского менталитета, не говоря уже о языке. В российских школах, к примеру, иностранный давали ровно настолько, чтобы местные возненавидели его.

Мало кто помышлял и о переменах. Даже само понятие «инакомыслия» вызывало недоумение, непонимание, а подчас и «ёб твою мать!». Те же, кто понимал – зачастую не представляли связи. И это было пострашней незнания языка. Люди не представляли, как связаны между собой свободомыслие и их удручённость. Да и о какой связи можно говорить, когда они путались даже в терминах. Под «свободой» они понимали, как правило, свободу поесть и поспать, а свою удручённость принимали как «кару божью» (и тут же молились о снисхождении к ним).