Константин Шеметов - Ослик Иисуса Христа

Чуть в сторонке от «Биг Бена» Ослик изобразил «Шоколадницу» с Невского проспекта («Невский в шоколаде» значилось на фасаде), где Васе подали странный на вкус кофе и откуда он собственно кое-как выполз.

Завидев голубя, блогер обрадовался. «Если он и умрёт, – пришла мысль, – то не один». А вообще странно: Васе и жить не хотелось, и умирать было страшно. Без сомнения, Ослик демонстрировал «Модель крокодила» в действии. И молодой голубь, и блогер – мало того что не жили (полноценной, нормальной жизнью честного голубя и человека), но и боялись умереть. Теперь же они и вовсе рассчитывали на случай.

Рассчитывали, и не зря – случай, как видно, подвернулся. В левом нижнем углу холста друзей поджидал космический корабль пришельцев. Из него высовывались инопланетные ослики. Судя по мимике осликов, они криками приободряли несчастных и звали их к себе. Зрителю открывался акт сопричастности, в основе которого как ни крути лежал рекурсивный анализ и, в частности, фрактальная геометрия Мандельброта.

Бóльшая часть полотна была исчерчена различными фракталами и исписана знаками, определяющими ту или иную кривую. Формулы выглядели довольно незамысловато, но, зная, как обманчиво всё простое на вид, Ингрид не строила иллюзий: самые простые, казалось бы, человеческие чувства даются невероятным усилием над своей же животной сущностью.

Голубь по-прежнему покачивался на тонких лапках, будто и не ведал о скором спасении. Зато ведал Вася. Его взгляд (полный надежды) был обращён к кораблю, и не зря – в верхней части холста тот же корабль уже нёсся к звёздам, а из его иллюминаторов выглядывали счастливая птица и протестный блогер.

Что интересно (тут Ингрид и сомневалась и надеялась одновременно), Горюшкин-Кунц не просто улетал, воодушевлённый поддержкой, но и вопреки здравому смыслу (если хотите) строил планы на будущее. «Когда-нибудь он обязательно вернётся, – размышляла Ингрид. – Не сейчас, так позже». Вася Горюшкин-Кунц – образ избитой, но не сломленной оппозиции. В своём роде крокодил, натерпевшийся страху, но не собирающийся сдаваться.

«Биг Бен» всё так же отсчитывал время.

Время ускорялось, воспроизводя само себя, как, в сущности, ускорялся и корабль пришельцев. Корабль уходил вдаль, поднимаясь всё выше и выше, пока не исчез, растворившись в чёрной глубине неба.

В правой части картины Ослик воссоздал следующее: с неба опускались тысячи блогеров и птиц. Блогеры десантировались на парашютах, а птицы летели компактными стаями, будто возвращались из тёплых стран на свою исконную землю.

Осенью девятнадцатого года Ослик вновь посетил Москву. Пробыв там чуть больше недели (и в очередной раз набравшись страху), он приехал в Харьков повидать Лобачёву, но так и не повидал её. Днём раньше Наташу этапировали в Сургут, а дальше в колонию неподалёку от Благовещенска. Благовещенск сам по себе уже выглядел колонией, так что нетрудно представить, в каких условиях содержалась Ната.

Одна радость – днём Лобачёва вязала варежки для «эсэсовцев» (служба содержания), а ночью сочиняла рассказы. Даже не рассказы (записывать было нельзя), скорей, сюжеты. Совершенно утопические сюжеты о счастливой жизни для всех. Но для всех не бывает (!), так и порывался сказать ей Ослик. Сказать же так и не смог.

Лишь только увидев её, он пережил острейшую боль и уже не мог ни спокойно думать, ни тем более поучать. Что отравленный голубь в Рижском проезде (он насмотрелся на этих птиц, будь здоров, пока учился и работал в Москве). Лобачёва едва держалась – исхудавшая, подчистую стриженная и вся в синяках. (Голубь покачивался на тонких лапках, смотрел стеклянными глазами и ловил клювом воздух. Клюв открывался и тут же закрывался снова.) Надо думать, сюжеты у Лобачёвой были прекрасны. Ведь известно: чем тебе хуже, тем красивее твои мечты.

К директору тюрьмы Ослик так и не попал. Зато дал денег эсэсовцам – скорей, от отчаяния, нежели надеясь задобрить их. Существует лишь один по-настоящему действенный способ задобрить эсэсовца – это убить его. Так что Ослик и здесь не строил иллюзий.

На другой же день он отправился в Москву, где вновь настаивал на обмене заключёнными, но без толку. Британские послы лишь развели руками: «Мы делаем всё, что можем, необходимо подождать». Ожидание затянулось почти на пять лет. Только в сентябре двадцать четвёртого Наташу удалось обменять и вытащить за границу: сначала в Таллин, затем в Варшаву и наконец в Лондон.