Татьяна Набатникова - Город, в котором...

Путилин ничего не мог взять в толк. Конечно, сперва зависть: поработать за границей… Это тебе не туристом с налету, с наскоку за неделю обежать три страны — или хотя бы одну, все равно что в кино увидеть. Это долго жить, питаясь той пищей, дыша тем воздухом, чтобы, в конце концов, все твое тело оказалось составленным из тех неповторимых элементов — кстати, сколько времени нужно организму на обновление всех его клеток? — вот что такое узнать другую страну. Друг его был, ездил. В Индии работал. Магнитофон тот пресловутый, чтоб ему, украденный, подарил из загранкомандировки. Он рассказывал, друг, старался, руками помогал: описывал круги, чтоб полнее изобразить тамошнюю атмосферу. Все равно что рассказывать вкус пищи, чтоб другой этим рассказом насытился…

И откуда же, откуда это привалило Хижняку? Тот и сам растерялся, лицо расползлось, как мокрая промокашка, которую потянули за четыре угла в разные стороны. Разделилось на четыре выражения: испуг, радость, подозрение, стыд. «Ну признавайся, у тебя что, рука?» — «Да ни одного знакомого в Москве!» — божился Хижняк. Еще тогда у Путилина промелькнула догадка, подозрение: вспомнил, как эта шишка из главка, Скрижалев, ухлестнул за женой Хижняка в ресторане в День энергетика…

Вспомнил, и сердце сразу засуетилось, как будто поезд уходит, все на нем уезжают, а ему, Глебу, не хватило там места. Он этому Хижняку и закинул удочку: мол, когда откроешь, откуда дует этот заграничный ветер, то посмотри, не завалялась ли там еще одна разнарядка, — и, кажется, даже подло хихикнул в заискивании. А Хижняк что-то бормотал: дескать, разве что кто-нибудь из однокурсников затесался в аппарат и теперь вспомнил про него… Но кажется, Хижняк уже и сам догадался: жена. Более того — он это ПРИНЯЛ. Как говорится, кому война, а кому и мать родна.

И когда Рита, глядя на покойника, упомянула имя Скрижалева, все окончательно выстроилось. И стала сразу понятна правота Викиных слов: «А Хижняк, если хотите знать, плохо кончит. Не завидуйте ему». Она еще добавила: «Вот увидите. Даром человеку ничего не достается, за все надо заплатить. Сразу или потом».

А он-то, Глеб, позарился… Более того, готов был взять. Принял бы из рук Хижняка с тем же подлым согласием, с каким Хижняк принял из рук жены этот ее «заработок». Значит, и той же ценой. И взял бы, не возникни тогда Вичка — как спасительная соломинка, протянутая ему из вечности. Она ему козыри жизни поменяла.

Но еще долго катился по инерции в ту сторону. Уже ПОСЛЕ Вички было три разговора с Хижняком. И даже не по убывающей. Первый — про Пшеничникова. Этот Пшеничников настолько уже свихнулся на своих научных созерцаниях, что ходил как сомнамбула, необитаемый.

— Глеб Михайлович, — однажды сказал Хижняк. — Наша дифзащита еле дышит. Есть же какие-то новые устройства, приборы, время не стоит на месте! Что думает наша лаборатория?

— А вы скажите это Пшеничникову.

— Я ему не начальник.

— Зато, кажется, друг?

— Да что толку, что я скажу. Его не переделаешь. Тут не реле надо менять — человека.

— То есть, вы считаете, Пшеничникова надо увольнять? — в лоб поставил Путилин вопрос.

— Я считаю, ему надо назначить переаттестацию, — уклончиво сказал Юра, желавший, чтобы люди были понятливые. И чтоб впрямую ничего не требовалось называть. Наверное, у них с женой достигнуто это совершенство понимания. Мол, дескать, вот было бы хорошо, если б поехал за границу еще и мой главный инженер. А жена ему на это молчит. А потом раз — и сделает. Но вслух-то ничего не названо! Публичный дом без вывески. И у сутенера в трудовой книжке приличная запись: «старший дис». И чуть не проклюнулся на свет еще один сутенер.

Удивительно ли, что молодой Хижняк так легко поддался соблазну? Если сорокалетний Путилин уже готов был поддаться.

— Зачем же прикрываться переаттестацией? Уж увольнять так увольнять! — рявкнул Путилин. В нем уже случился переворот любви, и он стал другой, а Юра обращался к нему прежнему, которого больше не было. Который однажды запустил Хижняку подлого леща насчет «не завалялось ли там еще одной разнарядки за границу». И значит, у Хижняка было основание обращаться к нему прежнему.

— Ну… — запнулся Юра. — Почему же «прикрываться»? Не прикрываться, а выявлять профнепригодность. У нас здесь энергетическое предприятие, а не богадельня.

— Готовьте вопросы для аттестации. На засыпку товарищу, — сказал Путилин. Теперь он настаивал, чтобы вещи были названы своими именами.