Алексей Варламов - Последние времена (сборник)

Но однажды в голодный и маятный ноябрьский день его кто-то окликнул на ломаном русском языке:

— Хэрр Тьозэкин?

Саня повернул голову и увидел невысокого щуплого немца в очках, лет сорока пяти. Немец приветливо улыбался, и Тезкин несколько секунд тупо на него глядел, даже не пытаясь вспомнить, где и когда он мог видеть этого человека.

— Бэрэзайка, — сказал немец, широко улыбаясь, — банья. Я бил к вас прошлый Рождество. Мне зовут Фолькер.

— Хорошо, — сказал Тезкин бесцветным голосом.

— Почему ви так грустный? — спросил Фолькер, приглядываясь к Тезкину. — Я приглашай вам пить пиво, йа?

— Йа, — вздохнул Саня, которому было все равно, не осталось даже сил ничего в себе таить.

— Вам что-нибудь плохо?

Тезкин кивнул и скупо и безучастно рассказал, что ищет одну женщину.

— Надо сделать объявление на газета.

— О, йа, — согласился Александр, думая, как бы ему побыстрее расстаться с поклонником российских философов и брошенных деревень, но его собеседник, так же беспричинно весело оглядывая Тезкина, заказал еще пива и объявил:

— Вы не имейт марки.

— Да, не имейт, — сказал русский философ зло, — я не имейт в вашей хваленой стране ничего, нихт.

— Алекзандер, ви не надо сердитый. Я хочу вас помогать.

— Я не сержусь, — ответил Тезкин, вставая. — Сколько я должен за пиво?

— Ничего, — сказал Фолькер серьезно и ничуть не обижаясь. — В этот раз я ви угощал, в другой ви угощает мне.

— Боюсь, что ничего не получится, — пробормотал Саня. — Простите, я должен идти.

— Подождите, Алекзандер, — возразил немец. — Возьмите ваше место и слышите, что я говорю. Ви нужен отдых. Ви много писал прошлый год?

— Я не написал ни слова и вряд ли что-нибудь еще напишу.

— Не говорите это. Ви сейчас трудный позиция в страна, я знаю. Ми тоже бил так позиция после война. Я бил маленький, но я вспомню. Я не имел отец, они убил его на война. Вы имейт отец, Алекзандер?

— Нет, — сказал Тезкин хрипло, — его тоже убили.

— Я вам понимаю. Я бил очень бедный, я мил стаканы в этот бар, а теперь я имейт деньги, я директор частный гимназиум, и в мой гимназиум дети научат русский язык. А какой-нибудь русский убил мой отец. Это странно, Алекзандер?

— Да, — согласился Саня, — в Хорошей до войны было сорок с лишним мужиков, вернулась треть. А зачем вам в вашей гимназии русский, Фолькер?

— Я люблю ваша страна. У нее убили мой отец, но я люблю ей. Я хочу, чтобы мой студенты тоже любите ваша страна.

— Да, — пробормотал Тезкин, не зная, что сказать.

Фолькер молча пил пиво, и Саня вдруг подумал, что, пожалуй, он не будет ждать еще неделю, а уедет сегодня же вечером, денег на дорогу у него хватит, и хотя не удастся привезти никаких подарков ни матери, ни деду Васе и бабкам, он все равно уедет.

— Алекзандер, — сказал Фолькер, поднимая голову от стакана, — я хочу просить вам одну вещь.

— Какую?

— Я предлагай вас читать лекция в мой гимназиум о Россия. Я хочу, чтоб мой студенты знать Россия и не бояться она. Вы мне понимаете, да?

— Да, — ответил Тезкин, — но это невозможно, хэрр Фолькер. Я никогда и никому не читал никаких лекций. Я просто недоучившийся студент, самоучка и трепло, каких в России тысячи, и с тем же успехом вы могли бы позвать любого из русских оборванцев, шляющихся по Европе. Лучше обратитесь в университет.

— О, нет, — покачал головой Фолькер. — Я знаю люди, Алекзандер. Мне не нужно профессор или, как это у вас есть так смешная штука, я никогда не мог понимать — а вот — кандидат наука. Мне нужен ви, я очень, очень прошу вам. Алекзандер. И тоже ви может делать объявление на газета о эта женщина. Это важно вас, йа?

— Было важно, Фолькер, — сказал Саня с грустью, — вы немного опоздали. И потом, у меня кончается виза.

— Это мой проблем, — возразил директор.

Так неожиданно, в который по счету раз переменилась тезкинская судьбина, и он обрел работу, которой позавидовали бы многие из презирающих или жалеющих его российских умников. И работа эта, как ни странно, пришлась ему по вкусу, принеся успех, какого никогда прежде он не знал. Гимназисты и гимназистки были от него без ума, не сводили крупных арийских глаз, засыпали вопросами, прилежно выполняли все его задания. И была среди этих глаз одна пара, смотревшая на Тезкина особенно нежно и показавшаяся ему знакомой.

Он долго не мог вспомнить, где уже видел эти глаза, пока девушка сама не напомнила ему об их встрече полгода назад в старом доме на Тюркенштрассе, и Тезкин тотчас же догадался: конечно, это была та самая прелестная немочка, что сказала ему об отъезде Катерины. Но, хоть и принесла она ему столь горестную весть, она была связана с его возлюбленной, и Саня частенько разговаривал с Анной после занятий. Пухленькая Анхен ему сочувствовала, рассказывала о том, как Козетта жила в Мюнхене, и Александр не замечал поблескивающих на ее ресницах слез, а если и замечал, то относил исключительно на счет дружеского участия.