Алексей Варламов - Стороны света (сборник)

— Но почему? — воскликнул Савва. — Какая вам разница? Он же знает все равно больше, чем любой из здешних профессоров.

— Нет, — повторил Тёма, — существует порядок, и я должен его придерживаться. Я вам предлагаю, молодой человек, гораздо лучшее, и мне странно, что вы не хотите этого оценить.

— Я думал раньше, — сказал Савва дрожащим голосом, — что вы мне не откажете. Все говорят, что вы справедливый человек, а вы просто чего-то боитесь. Если я не получу разрешения, то заберу документы.

Он ушел, и Артем Михайлович по старой своей привычке прижался горячим лбом к холодному и не дребезжащему больше стеклу. Бог ты мой, что за проклятье над ним тяготеет и почему повсюду его преследует этот наверняка выживший из ума старик, отнявший когда-то покой и радость собственных удач, а теперь отнимающий сына. Нет, пусть лучше он действительно заберет документы и исчезнет навсегда, чем станет выматывать душу. Пусть исчезнут они оба.

Дверь снова отворилась, и в кабинет вошел инженер.

— Ну что вам еще? — спросил Тёма грубо.

— Артем Михайлович, мне только что попался в коридоре наш общий знакомый. Он был, кажется, чем-то сильно расстроен.

— А вы караулили, что ли?

— Нет, — пожал плечами инженер, — у меня просто хорошая память на лица.

— Вот и шли бы вы со своей хорошей памятью шпионов ловить!

— Артем Михалыч, — сказал инженер, не обращая внимания на раздраженность декана, — я догадываюсь, о чем просил вас юноша, и полагаю, никаких оснований отказывать ему нет.

— Да вам-то что? — взорвался Тёма. — Что вы вечно суете нос куда не просят? Это мое дело, понимаете, мое.

— Было б это только ваше дело, я бы и не вмешивался.

— Все равно, — повторил Тёма упрямо, — согласия своего я не дам.

— Артем Михайлович, — усмехнулся инженер, — хотите, я вам сказку одну напомню. Подарили одному человеку сундучок со всяким добром и велели раньше времени не открывать, чтоб добро его не разбежалось. А он не послушался — открыл, а как собрать, не знает. И помог ему другой человек, а за это потребовал помните что?

— Послушайте, — простонал декан, — вы мне с вашими шутками — вот уже где сидите! Ну, объясните вы мне, что вам нужно? Мы что, ракеты производим, подводные лодки строим, тайны храним государственные? Что вы тут вообще делаете? Оставьте мне хоть что-то!

— Давайте так договоримся, — ответил инженер уклончиво, — мы вашу просьбу выполнили, выполните и вы нашу. И позвольте дать вам один совет. Я вашего сына немного знаю, хоть и заочно, и уверяю вас: так вы ничего не добьетесь — только хуже сделаете. А вот если уступите, он ваше великодушие оценит. Не сейчас, так позже.

— Что же, — произнес Тёма с горечью, — стало быть, мало вам меня, теперь еще и Савва потребовался. Тогда совет за совет. Напрасно вы его к Барятину отпускаете. Ничего у вас потом не получится.

— Вы нас недооцениваете, — засмеялся инженер и вышел.

И для Саввушки наконец начался настоящий университет, так же сильно отличавшийся от того, куда он ходил прежде, как этот дом отличался от общежития. Он приходил теперь с утра, убрав участок, в барятинскую библиотеку, и старик часами рассказывал ему о том, о чем когда-то говорил в переполненных аудиториях. Дом был полон книг, те, что не помещались на полках, лежали на полу в каком-то невообразимом беспорядке, но профессор моментально находил нужную, и Саввушка читал до посинения.

Перед ним открывался какой-то иной мир. С каждой новой книгой, с каждым днем шаг за шагом он погружался в зыбкую древность, и из отъявленного шалопая мало-помалу стал превращаться в закоренелого любомудра и книжника. Он и сам не подозревал в себе такого сильного, ненасытного желания как можно больше понять и узнать. В нем точно проснулась та детская, казалось, совсем угасшая способность учиться легко и играючи, и даже профессор поражался тому, с какой страстью и скоростью учил его ученик древние языки, копался в летописях, что-то сопоставлял, задавая все новые и новые вопросы и пытаясь сам найти на них ответы. Все было интересно ему, бередило ум и душу, и огромная, до этого совсем неизвестная страна с ее веселым и спокойным народом, с тысячью ее монастырей и городов, с плавной сменой месяцев и лет, прерываемых войнами и голодом и снова возвращающихся к мерному ходу, стала его родиной.

За этими занятиями прошло почти два года, и это было самое счастливое время в его жизни. Летом он много ездил: на Соловки, в Устюг, в Каргополь, в старообрядческие деревни на Печору, и всюду у профессора находились знакомые, дававшие Саввушке кров. Казал ось, существовало какое-то удивительное братство барятинских учеников, и Савва с радостью чувствовал, что и он принадлежит к этим людям.