Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Она сделала вид, будто даже не заметила похвалы, но нет, на самом-то деле заметила, и еще как. То, что Волент одобрил ее кулинарное искусство, было особенно лестно.

— Они обе, — вздохнула, чтобы скрыть насмешку, Ондрикова, — были у врача, барышню, — скривила она рот, — мол, схватила колика… только я что-то такого у нее не заметила. Уж мне ли не знать, как колика скручивает человека! Все мода, я это называю модой, пан Речан. Сейчас все женщины ходят по врачам. Те, которым делать нечего, те всегда увлекались этой модой, насколько я помню… Ваши не могут отставать, боже упаси, они не могут быть хуже других, уж я-то знаю, в чем тут дело…

— А может, все-таки колика, — защищал своих женщин Речан, — только слабая… — Он не расслышал, что она пробормотала в ответ, потому что жевал.

Ондрикова засмеялась:

— Вы о них, пан Речан, все только хорошее… О своих так и положено, но и они должны бы больше считаться с главой семьи, а ведь от них вы доброго слова не слышите. Да… — посерьезнела она, некоторое время пристально наблюдая, нравится ли ему еда, — разве так полагается? Разве вы не надрываетесь в поте лица ради них? Ведь это все, — она показала широким жестом вокруг себя, — кто… того… нажил? Если бы мой вот это нажил для семьи, да я бы пылиночки сдувала с каждого места, куда он сядет, пиво, водку, сигареты ему в кровать бы подавала, берегла бы его… береженого-то и бог бережет, как мы когда-то, — она вздохнула, — еще дома говорили. Разве можно так коситься на трудолюбивого отца? Послушайте, пан Речан, я женщина, мне бы надо их сторону держать, да нет уж, извините!

Он согласно кивал, но не радовался ее защите. Благодаря ее языку все, наверно, уже стало достоянием соседей. Лучше бы помалкивала. А что, если сейчас их слышит жена? Зычный голос Ондриковой, наверное, слышен даже за дверью в коридоре. И жена при ближайшем удобном случае выкрикнет ему и то, что он вступает в сговор против нее даже со служанкой.

— А ночью вам здесь не холодно? — спросила Ондрикова и показала на кушетку под окном. — Когда ночью здесь выстынет… — Он кивнул. Вдруг она немного осеклась, повернулась и без дальних слов вышла из кухни.

Речан доел, с облегчением откинулся на спинку массивного кремового стула — вся мебель на кухне была выкрашена в кремовый цвет и так и сияла. Минуту ничего не думал, словно дожидался первой реакции своего желудка, а потом вспомнил о Воленте. И снова отдался бездумью. Зачем думать? Время послеобеденное, все, что его интересовало, шло своими путями, кое-что — потаенными, большая часть — обычными, он совсем не хотел ничего в этом мире анализировать и оценивать. Он позволил себе отдых, пользуясь коротким промежутком после хорошего и сытного обеда, когда человеку на мгновение кажется, что нет более надежных путей, чем те, которые избрали его дела, сами по себе достаточно умные и искушенные, чтобы при каждом своем движении вперед, куда им и свойственно стремиться, обеспечить свою безопасность. Вера довольно сомнительная, но мясник принадлежал к тому сорту людей, которые при случае не преминут положиться и на что-то сверхъестественное.

Речан подумал было прилечь на кушетку, но малое послабление требует большего, ему захотелось отдохнуть обстоятельнее, вздремнуть, он словно забыл, что уже не мальчишка, который скажет: «Лягу спать» — и действительно заснет.

Он хотел лечь, но не сделал этого, потому что стыдился валяться в присутствии служанки и боялся жены: она могла бы попрекнуть его в лености. В конце концов, здесь, на кухне, было чересчур тепло. Речан вынул из буфета стеклянный кувшин, украшенный виноградными гроздьями, в кладовке отлил в него из оплетенной бутыли вино и с одеялом под мышкой вышел в коридор, вернее, в коридорчик, потому что главный коридор, застекленный и заставленный комнатными цветами, которые здесь остались от прежней хозяйки, проходил за следующей дверью.

По деревянной лестнице поднялся на маленькую верхнюю верандочку под самой крышей. Она была уютная, застекленная, обращена в сад и парк, с которым они соседствовали. У него здесь было свое кресло, маленький столик с пепельницей и маленький буфетик; на старом ковре лежало несколько горшков из обожженной глины и садовая керамика. Он любил посидеть здесь, если у него после обеда или ранним вечером выдавалось немного свободного времени.

С трудом открыл откидное окно с маленькими сегментами желтоватого стекла в тяжелой шахматной железной раме. Его овеяло свежим ветерком, напоенным запахами сухой черепицы и ближних садов. Он вспугнул воробьев на крыше и, довольный, улыбнулся. На мгновение прислушался к тихому шуму зелени и звукам людских голосов, доносившихся с разных сторон. Он очутился именно на такой высоте, до которой мечтает дорасти человеческое существо; он поднялся на высоту деревьев, их кроны еще защищали его, но уже не мешали обозревать пейзаж далеко вокруг. Отсюда ему открывалась даль до водонапорной башни на дворе казармы. Он видел крыши, трубы, балконы, его взгляд отчасти проникал и в темные, всегда для него загадочные пространства чердаков, где царила тишина, лежала просыхающая кукуруза и всякий хлам, о котором мы думаем, что хорошо бы до него наконец добраться. Внутренность чердаков была видна, если окошки были распахнуты. В противном случае они отражали солнечный свет, как маленькие маяки или зеркала.