Ладислав Баллек - Помощник. Книга о Паланке

Речан вышел только на главном вокзале. Он помог одноногому хайничанину сойти с поезда и, купив у него небольшую корзину, ушел с платформы. На узкой размытой дороге за вокзалом, разъезженной и грязной от ночного ливня, Речан остановился и огляделся.

Ветер рябил лужи, по краям мостовой чернела жидкая грязь, неподалеку стояла телега, устланная перинами, немного дальше была запаркована небольшая машина с мокрым брезентовым верхом. Над Баньской Быстрицей висели тяжелые тучи, осенняя безотрадность и гнетущая печаль раннего утра. В сыром воздухе пахло дегтем, мокрым углем, мокрым пеплом, дымом, запахом дерева и опилок. На погрузочно-разгрузочных путях с вагона на железную платформу упал тяжелый ствол, в недалекой мастерской по обработке камня с натугой разбежалась пила для резки камня, похожие звуки доносились и из-за мутного и стремительного Грона. Поля зияли пустотой, по железнодорожной линии недалеко от спичечной фабрики на станцию подъехала дрезина и через минуту исчезла за зданиями складов. Вниз по дороге от верхней казармы спускался закрытый военный грузовик, маленькая «эрэнка».

Речан подвернул штаны и осторожно, чтобы не запачкать грязью полуботинки, направился в город.

Некоторое время он постоял возле чумного столпа и снова с любопытством осмотрелся. Моросил мелкий дождь, люди шли в плащах и под зонтами, спеша по своим утренним делам, чаще всего на рынок и в магазины. Тучи над городом поднимались выше, разрывались и пропускали все больше света, крыши домов уже заметно начинали поблескивать, но в тупиках около стен все еще стояли синеватые сумерки. В магазинах горел свет и манил прохожих осмотреть свой пестрый, уютный и прогретый теплом печей мир.

После долгого отсутствия он опять любовался прелестно расположенными домами, костелами и башнями исторической площади, построенной словно с мыслью о вечной жизни, драгоценном времени и золотом пороге. В эти городские дома он никогда не входил, знал разве кварталы на Мичинской улице, Тросках или Углиске, эти склады человеческого жилья, в которые город упрятывал на ночь своих рабов в соответствии с нравом двадцатого века, который лучшие ангары предоставлял технике — дорогостоящим вещам.

Речан наконец размялся и пошел в продовольственный магазин Мейнла, что был поблизости. В хорошо и практично обставленном магазинчике, где его обслужил рыжий, запоминающейся внешности парень, он купил водку, шоколад и сладости; у Кемов — два платка для матери и большой отрез на платье и блузку, потом направился к дому Беницкого, где в подвале был магазин игрушек Леви. Там он выбрал для племянников деревянных лошадок с тележками, племянницам тряпичные куклы и, нагруженный полной корзиной и пакетами, заглянул на рынок. Ему было интересно, как там корзинщик и его сын. Они завтракали. Отец опирался об одолженную двуколку, мальчик стоял перед ним, жадно откусывая хлеб и размахивая руками.

Мясник свернул в узкую улочку, миновал старую городскую ратушу и вышел на Серебряную площадь. Позади остались простота рынка, доверительная близость стен, окон и ворот, все то тесное пространство с запахом глубоких и непроветриваемых дворов и агрессивными ароматами бедных кухонь. За Харманецким ручьем он прибавил шаг. Из корчмы, что за мужской гимназией, выходил возчик и немного нетвердым шагом направлялся к своей упряжке. Речану повезло, он встретил знакомого — младшего Капусту из Тайова. Они хорошо знали друг друга, вместе были призваны в армию, им было о чем потолковать. Дорога, которая за Подлавицами отлого поднималась среди лесов вплоть до их родного села, убегала незаметно. Телега тащилась в гору то через лес, то по открытой дороге, а они двое, Капуста и Речан, все говорили и говорили и никак не могли нарадоваться нежданной встрече.

Погода прояснилась, потеплело, а лошади все тянули их через леса вверх, в горы.

А в Паланке наступил обычный осенний день. Речанова проснулась раньше, но встала с постели только после десяти, когда ее раздразнили запахи из кухни. До тех пор она ворочалась в кровати — у нее болели все кости. Ночью она досыта напрыгалась, как следует выпила, к тому же ее кавалер после ухода остальных гостей вернулся к ней в спальню, так как она об этом соответствующим образом намекнула ему.

Вдоволь наворочавшись под периной, она встала, надела халат, отворила окна и пошла посмотреть на дочь. У порога ее спальни сунула руку под коврик, куда ночью спрятала ключ, тихо открыла дверь и некоторое время всматривалась в полумрак. Эва спала без движения, с волосами, прилипшими к вспотевшему лицу. Видно, ее мучили кошмары, перина у нее соскользнула на пол, и, глядя на ее тело, мать увидела вдруг, что дочь превратилась в молодую женщину. В спальне был тяжелый воздух, который выдавал увлечение Эвы резкими духами, а также то, что она ночью пила. Когда Эва выпила лишнего, чем тут же воспользовался старший лейтенант Ходак, рослый красавец из артиллеристов, мать вывела ее из гостиной, толкнула в спальню и заперла на ключ.