Уильям Уортон - Пташка

И вот, за три дня до бала, когда я уже надеюсь, что от него отболтался, ко мне вечером приходит Эл. Я только что закончил с птицами, собираюсь лечь спать и увидеть продолжение сна. Мы с Пертой очень сблизились, и днем я очень скучаю по ней. Эл рассказывает мне прямо в присутствии матери, что знаком с одной девчонкой по имени Дорис Робинсон и она попросила его узнать, не возьму ли я ее на бал. У нее уже есть билеты, и она сама купит себе цветок, чтобы приколоть к корсажу. Она водит и может взять машину отца. Все, что мне остается сделать, — это взять напрокат смокинг.

Господи, я чуть не убил Эла! Мать опять заводит свою шарманку о том, что такое бывает только один раз, и что если бы она в свое время сама доучилась до такого счастья, то считала бы его главным событием в своей жизни, и что я сам не понимаю, как мне повезло. Отец шарит в кармане и выуживает пять долларов. Говорит, я могу их взять, чтобы обзавестись смокингом. Я загнан в угол, так что же мне остается делать? Обещаю пойти. Я понимаю, что виноват перед Пертой. Хочу ей обо всем рассказать. Хочу, чтобы она знала: так уж вышло, мне самому не хочется, но ничего не поделаешь. И ощущаю, что между нами образуется еще одна пропасть лжи.

И угораздило же балу случиться в самое неподходящее время, как раз посреди главных событий. Перта спрашивает меня, не хочется ли мне начать вить гнездо. С тех пор как мы вместе, у нее уже не раз трепетали крылья, так что я не удивляюсь ее предложению. Кстати, дневная Перта делает в последнее время то же самое. Для меня это важное решение, мне нужно время, чтобы все обдумать. А тут приходится ехать на этот дурацкий бал. Эл отводит меня туда, где дают напрокат смокинги, и все время пытается завести разговор о Дорис. Рассказывает, какие у нее потрясающие ноги. Я уже пробовал разглядывать ноги у девчонок, чтобы понять, почему парни только о них и говорят, но по мне так они все практически одинаковые. У одной тут или там чуток больше мяса, у другой коленки немного морщинистее, чем у прочих, у третьей несколько больше обычного выступают косточки голеностопного сустава, но что из этого?

Ах да, еще женские попки. Мышцы как мышцы, только вокруг анального прохода. Просто излишне развитые глутеус максимус, которые дают людям возможность ходить на двух ногах и садиться. Лично мне сидеть на них кажется уродливым. Когда птицы не летают, они обычно стоят. Они садятся лишь для того, чтобы откладывать яйца. И это красиво.

И наконец, сиськи. Что за дурацкие штуки для кормления детей? Женщинам приходится носить их на себе всю жизнь, они трясутся, мешаются, все это прямо у них под носом, и при этом пользуются они ими от силы в течение двух или трех лет. Сисек я насмотрелся вдоволь, а Эл еще пробовал показать мне разницу между хорошими сиськами и плохими. В основном различие состоит в объеме и заостренности. Если пролистать журнал «Нешнл Джиогрэфик», то можно заметить, что они не сильно отличаются от того, что имеется у козы или коровы, разве что находятся в более неудобном месте.

Всю дорогу от заведения, где дают напрокат смокинги, Эл пристает ко мне со своими глупостями. Говорит, он уверен, что я смогу «уложить» эту девчонку. Он имеет в виду, что думает, будто она позволит мне себя трахнуть. Он знает двух парней, которым случалось ее «иметь». Предполагается, что это здорово. Видел я эту Дорис Робинсон. Обычная девчонка с обыкновенными ногами, обыкновенной попкой и чуть более крупными, чем они обыкновенно бывают, сиськами. У Дорис всегда такой вид, что становится ясно: она никогда и никуда не полетит ни при каких обстоятельствах. А вообще она чем-то похожа на мою золотисто-коричневую, то есть «коричную», канарейку — такая же рыжеватая, невысокая, с веснушками. Знаю, матери понравится, когда она увидит, что я иду на бал с девушкой, которая выглядит как Дорис. Элу тоже хочется посмотреть, как я пойду на бал с Дорис. Элу хочется, чтобы она меня трахнула. А вот чего хочется матери, я не знаю.

Облаченный в смокинг, я похож на одну из черных канареек мистера Линкольна. Я чувствую себя полным идиотом, когда еду на автобусе туда, где живет Дорис. Слава богу, мне еще не приходится держать в руках какую-нибудь чертову орхидею. Итак, весь вечер мне придется танцевать, едва ли не уткнувшись в нее носом. Лично мне запах орхидей напоминает о смерти. Они пахнут, как старые гробы, сыростью, плесенью и грибами, а сверху, на присыпку, еще мягкий парфюмерный аромат. Вместе получается запах набальзамированного трупа.