Джумпа Лахири - Низина

— Я не твой отец.

— Тогда кто ты?

— Приемный отец. Я твой дядя. И приемный отец, и дядя.

Она просто не поверила ему. Решила, что он чокнулся, повредился рассудком, сошел с ума — все что угодно. Она опустилась перед ним на колени, обняла его за плечи, приникла к нему лицом. Близко-близко.

— Да ладно тебе, хватит городить ерунду.

Он сидел неподвижно в ее объятиях, но в этой неподвижности шла какая-то борьба. Какое-то сопротивление. Он чувствовал грубую силу напирающей правды, и она была страшнее любого физического удара. Но при этом он еще никогда в жизни не чувствовал себя таким жалким, хрупким и уязвимым.

Она заорала на него, спрашивая, почему он не сказал этого раньше, со злости толкнула его в грудь, придавив к спинке дивана. Потом зарыдала. Она повела себя так, как он и предполагал — так, словно он внезапно умер у нее на глазах.

Она начала трясти его, как будто пыталась вернуть к жизни, словно он был покойником или пустой раковиной, пустым крабовым панцирем.

Когда ночь перешла в утро и эти слова как-то улеглись у Белы в голове, она стала расспрашивать Субхаша об обстоятельствах смерти Удаяна. Расспрашивала о повстанческом движении, о котором до сих пор не имела ни малейшего понятия, а теперь заинтересовалась. Но и только.

— А он был в чем-то виновен?

— Да, в некоторых делах был. Твоя мать никогда не рассказывала мне всей правды.

— А что она рассказывала?

Он рассказал, что знал: Удаян был заговорщиком, готовил акты насилия, собирал взрывные устройства. Еще сообщил ей, что все эти годы вина Удаяна не была доказана и степень его вины не определена.

— А он знал обо мне? Знал, что я должна родиться?

— Нет.

Бела сидела напротив, глядела ему в глаза и слушала. Он сказал: где-то в доме остались письма, которые он не выбросил и сохранил. Письма Удаяна, в которых Гори упоминалась как его жена.

Он предложил ей прочесть эти письма, но она покачала головой. Выражение лица ее в тот момент было жестким и неумолимым. Она сумела растормошить его, вернуть к жизни, но теперь он был для нее чужим человеком.

У него не осталось ощущения полного окончания разговора. Это признание измотало его. Он прикрывал ладонью глаза, уже не мог больше держать их открытыми. Бессонные ночи, накопившиеся после смерти Ричарда, проявили себя, и он, извинившись, что не может больше бодрствовать, поднялся к себе.

Когда он проснулся утром, ее уже не было в доме. В душе он был готов к этому — сейчас удержать ее было невозможно. Конечно, на всякий случай он заглянул в ее спальню, увидел там застеленную после сна постель, но сумки с ее вещами отсутствовали.

На кухне на столе среди блюд с фруктами лежал телефонный справочник, он был раскрыт на странице вызова городского такси.

Она узнала правду о своем отце. Вернее, о двух своих отцах. Теперь их, оказывается, было двое. Правда, одного она никогда не видела. Как не видела пока того, кто сидел у нее в утробе.

С этим неизвестным ей пока человечком, росшим внутри ее, Бела чувствовала крепкую связь, пока ехала обратно из Род-Айленда, пытаясь успокоиться и переварить все, что она там услышала. Только этому маленькому человечку, сидевшему внутри ее, она могла доверять, и только его могла считать родным. Из окошка междугороднего рейсового автобуса она смотрела на пейзажи своего детства и не узнавала их.

Теперь она знала, что ее обманывали всю жизнь. Но эта ложь никак не увязывалась с правдой. Ее отец оставался отцом, хотя и сказал ей, что им не является. Хотя и сказал, что ее отцом является Удаян.

Она не винила отца и не злилась на него за то, что он не открыл ей этой тайны раньше. С таким же успехом ее ребенок, который сидел сейчас у нее в животе, мог бы в один прекрасный день возмутиться по той же примерно причине.

Зато теперь у нее имелось объяснение, почему мать ушла от них. Почему в детстве она почти никогда не видела родителей вместе.

Теперь ей стало ясно, почему она в детстве не испытывала радости от общения с матерью. Почему чувствовала себя белой вороной среди других детей.

И мать никогда не притворялась, не пыталась ввести Белу в заблуждение. Она всегда буквально источала несчастье, потому что действительно была несчастна, хотя никогда не выражала этого словами. И Бела улавливала эту скрытую информацию, воспринимала, как высокую гору. Громадную, высоченную гору, через которую нельзя перебраться.

Теперь оказалось: у нее есть еще и третий родитель. На него отец указал ей как на новую звезду, различать звезды на ночном небе он учил ее в детстве. Некое светило, которое, оказывается, существовало все это время, но которое можно было заметить только с определенного ракурса. Мертвая, погасшая звезда, ожившая только для Белы. Звезда имела отношение к появлению на свет Белы, но не имевшая на нее никакого влияния.