Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

— Ты меня не понимаешь. Уже два года я стараюсь освободить Мэрилин от снотворных. Но на самом деле я продолжаю ей их выписывать. Даже прошлой осенью, когда она заканчивала съемки своего фильма и приходила ко мне семь раз в неделю. И Хаймен делал ей чудесные инъекции Ли Зейгеля у меня за спиной. Но даже сам психоанализ стал для нее наркотиком. Удивительно быстро между ней и мной установилась взаимная зависимость. Я завишу от ее зависимости от меня. Учти, я разрешил ей в мое отсутствие звонить моим детям, если ей что-либо понадобится.

— Ты не перегибаешь палку? — спросил Уэкслер. — Минуту, сейчас я тебе кое-что прочту.

Он поднялся, взял из стопки на этажерке несколько скрепленных листов бумаги и прочел:

— «Психоанализ — не самое подходящее средство для срочных случаев или первой психиатрической помощи. Когда во время психоанализа возникает подобная ситуация, обычно следует перейти к неаналитической психотерапии. Желание облегчить страдания пациента в принципе противоречит целям анализа и понимания его проблем». Подпись: Ральф Р. Гринсон, доктор медицины.

— Прекрати! Как можно лечить, не вмешиваясь, даже силой при необходимости? Сила любви — это все, что у нас есть. Я ее психоаналитик, я хочу воплощать положительный образ отца, такого отца, который ее не разочарует, который пробудит ее сознание или, во всяком случае, всегда будет к ней добр.

— Но где заканчивается это лечение любовью? Ты же знаешь, наши пациенты, больные шизофренией или пограничным расстройством личности, не всегда страдают именно от недостатка любви. Бывает, что любовь вызывает в другом человеке безумие так же верно, как недостаток любви.

— Не думаю. Не в моем случае. Все дело в степени. Я не могу сказать, что в моих отношениях с Мэрилин я нахожусь под властью любви.

— Ромео, кто твоя Джульетта? Перечитай пьесу: она плохо закончилась! — заключил коллега. Гринсон покинул его кабинет молча, устремив взгляд в пустоту.

Через семь лет после смерти актрисы Ральфа Гринсона пригласили прочесть лекцию о психоаналитической технике. Он уже не любил так, как раньше, эти упражнения в словесной эквилибристике, когда становился центром всеобщего внимания, но принял предложение по дружбе со старым коллегой, переехавшим из Калифорнии, чтобы преподавать в университете. «А также из верности памяти Мэрилин», — говорил он себе. Неуверенным голосом он начал лекцию:

— Ошибки в начале психоаналитического и психотерапевтического лечения — вот тема, которую я хочу осветить для вашей клинической подготовки в этом замечательном университете Энн Арбор. Мичиган далеко от Калифорнии, а образ Мэрилин Монро постепенно исчезает как из моей памяти, так и из вашей, дорогие студенты, — возможно, поэтому мне хотелось бы рассказать о ней, чего я раньше не делал в своих публичных выступлениях.

В 1960 году меня уже нельзя было назвать начинающим, но все же, когда ко мне направили актрису, у меня сразу появилось ощущение, что мне понадобится забыть все, что я знаю, и начать с чистого листа. Ее смерть стала ужасным потрясением. У меня было чувство, что надо жить дальше. Я продолжал работать. Я был ошеломлен, и мои пациенты также были потрясены. Некоторые сочли меня бесчувственным. Они сердились на меня за то, что я вел себя так холодно и безразлично. Они спрашивали у меня, как я мог возобновить работу на следующий день и как я мог взять такую пациентку. Одни были в гневе на меня, вспоминая, как я решил сократить или отменить их сеансы, чтобы видеться с ней каждый день. Другие пациенты говорили, что скорбят вместе со мной. Как будто повторяли мне ритуальную формулу соболезнования; «Я сожалею о вашей потере». И я слышал двойной смысл: «…потере, которая вас постигла», но также: «Я вас потерял, вы больше не похожи на себя». Их охватывало сопереживание, и они плакали. С несколькими из них я плакал вместе и не мог скрыть этого; они видели, как я плакал. С другими у меня на глазах выступали слезы, но они этого не замечали.

Прошло семь лет, и я до сих пор испытываю горечь потери. Не знаю, смогу ли когда-нибудь справиться с ней. Конечно, у Мэрилин было несколько терапевтов и до меня, но я снова и снова задаю себе вопрос: что я мог бы сделать, чтобы спасти ее? Возможно, это была своего рода мания величия — поверить, что мне удастся преуспеть там, где другие потерпели поражение. В давнем исследовании, посвященном патологическим игрокам, я выделил связь между потребностью игрока отдаваться на милость судьбе и его стремлением к всемогуществу. Возможно, мое решение заняться случаем Мэрилин Монро было всего лишь слишком амбициозной игрой, слишком смелой ставкой. Может быть, я хотел прославиться в веках как психоаналитик Мэрилин Монро. Возможно, в итоге игрок проиграл. Я думаю, что играл в покер, когда надо было играть в шахматы. Или не играть вовсе. Это было бедное создание, которому я пытался помочь и которое я в итоге ранил. Возможно, мой здравый рассудок затемнила моя потребность во всемогуществе. Конечно, я знал, что это был трудный случай, но что мне было делать? Направить ее к начинающему? Я знаю, что ее любовь была нарциссической и она, несомненно, питала ко мне ненависть, соразмерную с ее зависимостью. Но я забыл свой старый завет: «Каждый день осознанно и с полной ответственностью желай кому-нибудь смерти — и психоанализ тебе не потребуется».