Мишель Шнайдер - Последний сеанс Мэрилин. Записки личного психоаналитика

Гринсон слушал, размышляя, действительно ли она отвергает этот фильм и этого режиссера или же играет роль дурочки-блондинки, которую ей предстоит воплотить снова, после трагической роли в ее последнем фильме «Неприкаянные».

— Я встречался с Кьюкором. У меня не сложилось впечатления, что он меня не любит. Он даже попросил меня помочь вам нормально сыграть роль. Он не питает к вам ненависти.

— Да неужели? Один журналист спросил его, что он обо мне думает. Он ответил, что я такая нервная, что со мной невозможно снять два дубля подряд, а о причинах надо спросить у моего психиатра. Так вот, господин Кьюкор, я и правда не знаю, с чем, а главное, с кем мне согласовываться в разные моменты съемок. Нет, я не одна и та же в разных дублях, потому что я чувствую с собой не единство, а разобщенность, причем всегда. И еще от меня требуют самой решать, какой мне быть в следующую минуту.

Через некоторое время она глубоко вздохнула, переводя дыхание:

— Но сценарий мне нравится. После кораблекрушения женщина оказывается на тропическом острове с красивым мужчиной. На ее родине сообщают, что она погибла; ее муж женится на другой. Женщина, чудесным образом спасшаяся, возвращается, требуя обратно своего мужа. Ее дети ее не узнают. Она выдает себя за няню. Ее муж страдает, но вторая жена держит его под каблуком…

Гринсон перебил ее:

— Я знаю. Я читал сценарий и знаю фильм, по которому будет снят этот римейк — «Моя любимая жена». Почему вы не можете играть Эллен? Вам не нравится, что вас не признают как личность, что сцены с вашим участием вырезают, что вашим образом пользуются?

— Вы ничего не понимаете. Вы сами как-то раз подчеркивали, что мужчины, которые оказали на меня самое большое влияние, были фотографами: Андре де Динс, Мильтон Грин, а теперь Джордж Баррис, с которым я недавно возобновила отношения. Мужчины взгляда. Но увидеть — еще не значит узнать. Я хочу, чтобы меня видели, видели все время, под всеми углами, всеми глазами, всеми взглядами, глазами мужчин и глазами женщин, — но это для того, чтобы меня не знали.

— Но почему вы так боитесь сниматься в фильме и так хотите фотографироваться?

Мэрилин замолчала. Когда она чувствовала, что погружается в глубину, когда она видела приближение смерти и знала, что никто не возьмет ее за руку, чтобы перевести через дорогу и проводить ее в школу в первый день занятий, она знала только одно спасение: сфотографироваться, найти себя в образе. Образ — это волшебство, а слово — страдание. «Мне трудно даются съемки в фильмах, но не фотосессии», — говорила она Мильтону Грину, когда они еще жили вместе в Уэстоне, Коннектикут.

— Я задал вам вопрос, — напомнил психоаналитик.

Мэрилин продолжила вслух:

— Я пугаюсь, когда мне надо говорить, играть сцены, произносить написанные слова перед мертвым глазом камеры. На фотосессиях меня снимают, в меня стреляют, щелкая затвором, — это ведь то самое слово: «стрелять». Говорят «снять сцену», «снять план» — это все равно что выстрелить из ружья. Но без единого слова — не так, как в говорящем кино. Мне больше нравятся такие мужчины, которые берут свое и дают мне мое без красивых фраз и без лишних вопросов. Кстати, знаете что? Что удерживает меня на съемочной площадке и позволяет мне играть? Это тоже называется «shot» (укол). Начиная со съемок фильма «Семь лет на размышление». Ли Зейгель, врач «Фокс», делает мне уколы своим волшебным шприцем. «Давай еще. Ли! Сделай мне прививку молодости».

И Мэрилин ушла.

Начало съемок «Что-то должно рухнуть» стало кошмаром. Первый день съемок был перенесен на 23 апреля, и Мэрилин воспользовалась этим, чтобы слетать в Нью-Йорк, где она присутствовала на ужине в честь Дж. Ф. Кеннеди в пентхаузе на Парк-авеню. Она явилась на этот прием после десяти часов вечера, сияя бледностью, — принцесса-Золушка, потухающие уголья, подернувшиеся золой. Непринужденно подойдя к президенту, она приветствовала его: «Привет, през!» Он обернулся, улыбнулся ей и ответил: «Привет! Подойди, я хочу представить тебе кое-кого». Потом они исчезли.

Прежде чем вернуться в Голливуд, Мэрилин зашла навестить Ли Страсберга. Они разговаривали о готовящемся фильме, обсуждая одну сцену за другой, несколько дней подряд. Когда она вернулась в Лос-Анджелес, ее ждал сюрприз. Сценарий Наннели Джонсона, который она выучила и отрепетировала, был полностью переписан Джорджем Кьюкором и сценаристом Уолтером Бернштейном.

Вечером 22 апреля, в воскресенье, выходя с сеанса Гринсона, Мэрилин в состоянии сильной паники поехала на Хермоза Бич, что на юге Лос-Анджелеса. Там она вытащила из постели свою старую парикмахершу Перл Портерфилд, чтобы та покрасила и причесала ей волосы для завтрашних утренних съемок. Когда-то Перл делала прически звездам немого кино; именно она укладывала шелковистые светлые волны волос Мэй Уэст. Как всегда, Мэрилин также обесцветила волосы на лобке. Съемки начались без нее. Она не могла встать с постели целую неделю и не общалась ни с кем, если не считать ежедневных посещений психоаналитика. Сид Черисс, игравшая в фильме вторую жену Дина Мартина, советовалась со своим психоаналитиком, чтобы понять, что творится с мужем. Тридцатого апреля, вопреки рекомендации своего врача, Мэрилин пришла в студию и снималась примерно восемьдесят минут, после чего впала в истерику в своей гримерной, и ее пришлось отвезти домой. Она была вынуждена вновь просидеть дома с 5 по 11 мая.