Масахико Симада - Царь Армадилл (пер. Г. Чхартишвили)

И что вы думаете? Не таким уж пропащим наркоманом оказался Саэки. По-моему, больше всего на него подействовала угроза насчет денег. Во всяком случае, перестроился он моментально. Может, и сам понял, что хватит? Саэки снова сделался завсегдатаем читальных залов. Чтобы наслаждаться галлюцинациями без вреда для здоровья, он начал заниматься тантра-йогой. Я принимал столь деятельное участие в перевоспитании приятеля, что стал вместе с ним ходить к гуру.

Когда Саэки было двадцать три, он обрюхатил одну японочку, приехавшую на стажировку в Колумбийский университет. Девочка оказалась из влиятельной семьи, единственная наследница владельца фармацевтической компании. Саэки решил жениться. Она была прехорошенькая, но немножко бестолковая – то у нее кольцо с пальца сопрут, то бумажник. И чуть что, сразу в слезы. Саэки взял на себя роль телохранителя и защитника Плаксы (так он ее называл). Покорно таскался за ней и в оперу, и по магазинам, и на званые обеды с французской кухней. Согласно его «сравнительной бабологии», самыми пикантными в сексуальном отношении считались латиноамериканки. Мнение о японках Саэки оставил при себе. Мотивы его женитьбы были яснее ясного: «Иена сейчас на подъеме, так? Значит я должен позаботиться, чтобы она поступала ко мне бесперебойно». Плаксе при этом отводилась роль иенного трубопровода.

Она родила в Нью-Йорке, а вскоре после этого молодожены уехали в Японию. Я же остался, по-прежнему отдаваясь китайской истории и китайскому чаю. О супружеской жизни Саэки я мог судить только по открыткам. Однако мне известно, что год спустя Плакса родила второго ребенка, а Саэки поступил на службу в компанию тестя и, кажется, делал там успехи. Ему было двадцать пять, когда шеф решил наградить зятя за примерный труд командировкой в Мексику. По пути туда Саэки заехал в Нью-Йорк, и мы встретились вновь. Очень мне не понравилась тогда его физиономия – кислая и умудренная, как у старика, много побузившего в юные годы. «Это такую вот рожу положено иметь японскому бизнесмену?» – язвительно спросил я. Он скривился: «Лицо нормального японца, вся жизнь которого посвящена защите мирной конституции и укреплению родной иены».

Я в ту пору собирался жениться на Миюки. Думал на следующий год вернуться в Японию, подыскать себе работу в каком-нибудь университете. Родители уже продали квартиру в Куинсе [6]и уехали в Токио. В Нью-Йорке мне работы не найти – это было ясно. А если честно, я втайне надеялся, что японский научный мир с распростертыми объятиями примет китаиста, импортированного из самого Нью-Йорка. К чисто практическому расчету подобного рода, признаюсь, примешивалась и смутная ностальгия по Токио.

Саэки как ветеран семейной жизни надавал мне много мудрых советов и благословил мое намерение вступить в брак. Я тогда был в миноре – решение вернуться в Японию далось мне нелегко, да и с диссертацией совсем зашивался, поэтому настоящего разговора с Саэки так и не вышло. Мы расстались, пообещав друг другу, что встретимся после его возвращения из Мексики и тогда уж потолкуем неспеша. Он предлагал в ознаменование моего грядущего брака сходить к китайским шлюхам, но я только отмахнулся.

А месяца через два, когда я уже ждал, что Саэки вот-вот объявится в Нью-Йорке, позвонила из Токио Плакса и сообщила, что ее муж пропал без вести. Она послала запрос в мексиканскую полицию, но розыски были безрезультатны. Саэки исчез внезапно и таинственно (это ее слова). Я сразу решил, что Саэки не из тех, кого так уж просто убить. Наверняка смылся сам и следы замел. Возможно, вообразил себя новым Рембо, отправляющимся странствовать по Абиссинии. Захотел скинуть с себя шкуру добропорядочного японца, испариться. Только повод искал и вот нашел. Я теперь часто с тревогой думал, где-то Саэки сейчас, и мне стало представляться, что он как бы уже наполовину неживой. Вообще-то в глубине души я чувствовал, что мой приятель мертв, но упорно надеялся, словно моя надежда могла его оживить. Наверное, это была своего рода молитва о его спасении. Хотя, кто знает, может, из-за такой вот молитвы он и стал для меня наполовину мертвым. Во всяком случае, я чувствовал несовершенство этой самой молитвы и часто звонил Плаксе, пытаясь ее утешить.

Когда человек ни с того ни с сего, без всякой причины, вдруг совершает преступление, кончает с собой или исчезает, это повергает близких в неописуемое смятение. Паническое ожидание продолжалось одиннадцать месяцев. Потом выяснилось, что Саэки все это время был в Никарагуа, где подвизался в качестве так называемого «брокера» донорской крови. Перед самой гибелью он отправил Плаксе письмо – какое-то дерганое и маловразумительное.