Джеймс Джонс - Отсюда и в вечность

— Мне тоже не хочется играть, — согласился Прю. Он вдруг почувствовал, что карты до смерти надоели ему.

Анджелло достал свой увесистый альбом, который и Прю, и все другие видели уже сто раз. Прю знал этот альбом, как будто он принадлежал не Маггио, а ему самому. Но у Прю не было такого альбома, он не любил собирать фотографии и считал, что люди на них никогда не выглядят такими, как в действительности. Но сейчас он даже пожалел, что не собирал фотографий, потому что они, пусть даже немного фальшивые, рассказали бы ему о нем самом, о местах, где он бывал, о людях, с которыми раньше встречался. Сейчас, рассматривая бесчисленное множество фотографий и открыток в альбоме Анджелло, Прю позавидовал ему…

Анджелло, Прю и Тредуэлл все еще разглядывали фотографии, когда к ним присоединился вышедший из туалетной комнаты Блюм. Его никто не приглашал, но он примостился около лежащего поперек койки Тредуэлла и с нескрываемым любопытством склонился над альбомом. После его появления никто не произнес ни одного слова.

Четыре человека, молча рассматривавшие фотографии, выглядели мирно, и в их поведении никто не заметил бы ничего такого, что предвещало бы бурю. Однако Блюм, как понял позднее Прю, был не из тех, кто может оставаться незамеченным даже самое короткое время, даже занимаясь таким безобидным делом, как перелистывание альбома. Вероятно, он сделал это только для того, чтобы все поняли: он, Блюм, подошел к ним и находится рядом с ними, и он возмущен тем безразличием, с которым его встретили. В результате своего поступка Блюм нажил себе двух или даже трех вечных врагов. У него всегда так получалось.

Все произошло очень быстро. Некоторое время все четверо представляли собой группу ребят, мирно рассматривавших фотографии в альбоме Анджелло. Потом очень быстро, как это бывает во сне или кинофильмах, картина начала меняться.

Блюм втиснул свою руку между склонившимися головами друзей и показал пальцем на фотографию смуглой черноглазой девушки лет пятнадцати. Это была младшая сестра Анджелло. Объектив фотоаппарата запечатлел ее в купальном костюме, загорающей на черепичной крыше. В момент съемки девушка, по-видимому, чувствовала себя не иначе как голливудской звездой. Она знала, что у нее красивое тело, и приняла самую эффектную позу, как будто была настоящей, опытной манекенщицей. Однако, взглянув на ее мордочку, всякий мог бы сразу сказать, что это еще девочка, что о любви она имеет самое смутное и романтическое представление. И тут вдруг Блюм со смаком произнес:

— Я бы не отказался переспать с такой красоткой.

Прю, знавший, что девушка, о которой идет речь, — сестра Маггио, и, что еще важнее, знавший о том, что и Блюму это хорошо известно, так как все они смотрели альбом Анджелло много раз, был буквально потрясен этими словами Блюма. Его охватило чувство стыда и глубокой ненависти к человеку, оскорбившему сестру Анджелло умышленно, то ли желая пошутить, то ли по глупости, но все равно умышленно. Прю почувствовал непреодолимое желание проучить этого наглеца.

Но не успел Прю приподнять голову, как увидел, что Маггио, передав ему тяжелый альбом, поднялся с койки, молча подошел к своему шкафчику, открыл его, достал бильярдный кий и, все так же не говоря ни слова, размахнулся и изо всей силы ударил им Блюма по голове.

Прю захлопнул альбом, отбросил его на дальнюю койку, чтобы он не попал в руки Блюма, и, встав во весь рост, приготовился вмешаться, если этого потребуют дальнейшие события. Тредуэлл, почувствовав, что мешает, тактично посторонился, освобождая место для Анджелло и Прюитта.

— Ты что?! — послышался пронзительный возглас Блюма. — Ты что, с ума спятил? За что ты меня ударил?

— Сам знаешь… — спокойно ответил Маггио. — И получишь еще, если…

— Что? — замигав глазами, снова завопил Блюм.

Сильнейший удар, который, казалось, должен был бы свалить быка, не оставил даже следа на крепкой, как котел, голове Блюма. Он не только не свалился с ног, но даже не покачнулся, хотя удар был ошеломляющим и неожиданным. Тем не менее спустя несколько секунд, когда он понял, что произошло, он задрожал от гнева и возмущения.

— Ты это что же, драться кием? — вопил он.

— Да, кием, — отчетливо произнес Маггио. — И ударю еще раз… Сейчас или потом. В любое время и в любом месте, если ты подойдешь к моей койке или ко мне, за чем бы то ни было.

— А при чем тут кий? Если хочешь драться, пойдем на улицу, — зло продолжал Блюм, ощупывая рукой ушибленную голову. Увидев на руке кровь, он пришел в ярость.