Джеймс Джонс - Отсюда и в вечность

— Я все время только и делал, что брал от тебя, — со страдальческим выражением лица сказал Уорден. — Ты давала мне все. А я никогда ничего тебе не давал. Только брал.

— Нет, это неверно. Ты дал мне свободу. Дайнэ даже дотронуться до меня больше не может. И обидеть не может. С тобой я поняла, что я привлекательна, что меня можно любить.

— Старк дал тебе не меньше, в Блиссе.

— Все, что дал мне Старк, он в конечном счете взял обратно. Он постарался перечеркнуть все хорошее, что у нас было, еще до того как между нами было все кончено.

— Как и я сейчас.

— Нет, неверно. По правде говоря, я, наверное, и не хотела бы, чтобы у нас было как-то по-другому. Если бы я вышла за тебя замуж, думаю, мы оба медленно душили бы нашу любовь. Мы постепенно теряли бы ее. Ведь так?

— Да, — отозвался Уорден, — ты права.

— А так, как сейчас, мы ее никогда не потеряем. Любовь или чахнет, пока не превращается в тень былого, или же умирает молодой и навсегда остается мечтой. Чтобы сохранить нашу любовь, нам не нужно иметь друг друга. Если бы мы могли в наших отношениях держать себя в строгих рамках — всегда жаждать и никогда не иметь, — любовь можно было бы сберечь. Но мы на это не способны. Если бы мы поженились, это было бы похоже на добивание — из милосердия — умирающего от голода человека. Но этому не дала случиться война. Видишь, и войны, оказывается, имеют хорошие стороны.

— Карен, скажи, откуда ты все это знаешь? — спросил Уорден.

— Я немало прожила и кое-что видела.

Она откинулась на спинку кресла. Ее глаза по-прежнему сияли тем великолепным блеском, который появлялся в них только тогда, когда она рассуждала о любви. Ее тонкие, хрупкие руки расслабленно лежали на кресле, прижимаясь к бедрам.

И вдруг он, Милт Уорден, старшина Милт Уорден, оказался на коленях. Возле кресла, в котором сидела Карен.

— Я не хочу тебя терять, — шептал он. — Ты мне нужна.

Он уткнулся лицом в ее упругие бедра, которые объемно ощущались под зеленой юбкой.

— Нам было так чудесно, Милт. Не надо этого портить, ну, пожалуйста.

— Я не испорчу. Не испорчу ради тебя. Обещаю. Но неужели ты не чувствуешь, что я люблю тебя? — говорил Уорден.

Это была удивительная встреча, удивительная решительно во всех отношениях.

Постепенно и неохотно она покорялась его ласкам, как под воздействием ласки мало-помалу смелеет подозрительный и настороженный ручной зверек. Наконец ее руки стали гладить его волосы, шею, плечи, поползли вниз по спине, а он приподнялся к подлокотнику, сев наполовину рядом с ней, наполовину на подлокотник, чтобы можно было ее целовать, и оба они оказались во власти исступленного любовного порыва.

Наконец она, в избытке чувств, прошептала:

— Дай я отверну покрывало. — И в ее голосе звучали нежность и призыв. — Сегодня все по-другому. И ничего это не испортит. Я же знаю, что ты хочешь…

Но он отказался. По всей вероятности, в нем были неизведанные глубины чего-то такого, о чем он и сам не имел представления.

— Если хочешь, пожалуйста, — улыбалась Карен, — я согласна и хочу, чтобы ты понял, что я не возражаю.

— Пожалуй, не надо, — сказал Уорден, и на этот раз он был уже почти наполовину искренен.

— О, мой дорогой, — почти крикнула Карен, обвивая его своими руками. — Мой дорогой, ненаглядный!

Она откинулась на спинку кресла, не переставая гладить его волосы, он не отрывал лица от ее груди. Так они продолжали предаваться опьяняющей любви, гладя друг друга руками, говоря что-то и не слыша сказанного другим, стараясь излить в этих словах переполнившие их чувства.

Это была физическая близость таких острых ощущений, каких он никогда не испытывал, и такого необыкновенного накала, в возможность которого он никогда бы не поверил.

В момент высшего напряжения, будто инстинктивно почувствовав, что не выдерживает, Уорден встал, отошел от Карен, лег на постель и закурил сигарету, а она, переполненная чувствами, продолжала улыбаться ему, сидя в кресле. У него не было чувства неудовлетворенности, какое бывает у человека, физическое влечение которого не находит своего выхода. Он лежал на кровати с сигаретой во рту, спокойный, умиротворенный, в глубине души гордясь собой и торжествуя, как будто он что-то завоевал.

— Теперь ты знаешь, какой может быть любовь, — сидя в кресле, сказала ему Карен.

Остаток ночи они провели, лежа рядышком в постели, но не спали, а все говорили и говорили. Они были очень счастливы. Они переговорили обо всем на свете. Он рассказал ей последнюю главу и конец истории Прюитта. Ее это тронуло до слез. Они разговаривали до тех пор, пока в половине пятого не зазвонил маленький будильник, который она всегда носила в сумочке. Уорден тут же встал и оделся.