Джеймс Джонс - Отсюда и в вечность

— Да, — подхватила Альма, — он преподает английский язык в каком-то университете.

— А разве он не журналист? — удивилась Жоржетта.

— Нет, преподаватель. Помогал эвакуировать женщин и детей из разрушенных бомбами районов. А сейчас занимается с донорами в этой больнице.

— Он собирается поговорить с каждым, кто имел хоть какое-нибудь отношение ко всей этой истории, — пояснила Жоржетта. — А потом опишет все это в своей книге.

— Говорит, что назовет эту книгу «Хвали Всевышнего, а сам не зевай, готовь снаряды», — продолжила Альма. — Это один священник в Пирл-Харборе так выразился.

— Он такой воспитанный, интеллигентный, — восхнщенно сказала Жоржетта. — Так вежливо с нами разговаривал. Говорит, что всю жизнь хотел стать свидетелем исторических событий и теперь, его желание исполнилось.

— На улице Кухио разбомбило дом, — сообщила Альма, но ее тут же снова перебила Жоржетта:

— А аптекарский магазин на углу Макколи и Кинг разнесен в щепки. Хозяин аптеки, его жена и двое детей убиты.

— Ну, — сказала Альма, — надо бы приготовить что-нибудь поесть. Я проголодалась.

— Я тоже, — произнесла Жоржетта.

— Ты что-нибудь поешь? — обратилась Альма к Прюитту.

— Нет.

— Тебе непременно нужно поесть, — не выдержала Жоржетта. — После всего, что ты выпил, и не поесть?

Прюитт протянул руку, выключил радио и зло посмотрел на подруг.

— Послушайте: оставьте меня в покое. Хотите есть — ешьте сами. А меня оставьте в покое.

— Ничего нового по радио не передавали? — спросила Альма.

— Нет, — едва сдерживая ярость, бросил Прюитт. — Бубнят все время одно и то же.

Оп встал, держа в руках бутылку и рюмку, вышел на веранду и закрыл за собой стеклянные створки двери.

— Что нам с ним делать? — первой заговорила Жоржетта. — Он меня с ума сводит.

— Да брось ты это. Все с ним будет в порядке. Через пару дней отойдет. Не надо обращать на него внимания. — Альма вышла в кухню. За ней поспешила Жоржетта.

— Пожалуй, ты права, — заговорила Жоржетта, с беспокойством поглядывая через стеклянную дверь на черный силуэт, маячивший на фоне краснеющего закатного солнца. — И все-таки, когда я его вижу, — у меня мурашки по спине ползут.

— Я тебе говорю, все будет хорошо, — повысила голос Альма. — Не обращай на него внимания. Иди сюда, помоги мне с ужином. И надо занавесить окна.

Они приготовили сэндвичи с копченым мясом и маринадом— лакомство Альмы — и рубленый салат с приправой. Такой салат в расфасованном виде в целлофановых пакетиках только-только начал появляться в продаже. Девушки налили себе по стакану молока, поставили на плитку кофеварку, а рядом — песочные часы, чтобы не переварить кофе, и пошли задергивать светомаскировочные шторы, которые Альма еще в то время, когда у них были учебные тревоги, повесила в виде черных портьер, раздвигавшихся в дневное время.

— Тебе лучше войти в комнату, — решительным тоном сказала Альма Прюитту, подойдя к стеклянной двери, выходящей на веранду. — Мы хотим замаскироваться.

Но проронив ни слова, он вышел с веранды, прошел через комнату и сел на диван.

— Неужели ты не хочешь есть? — спросила его Альма. — Я приготовила сэндвичи.

— Не хочу.

— Ну, может быть, потом захочешь. Я заверну их, чтобы не зачерствели.

Прюитт налил себе еще виски и ничего не ответил, и Альма, задернув и закрепив светомаскировочные шторы на стеклянной двери, снова ушла в кухню.

Когда, поев, девушки, держа в руках чашки с кофе, вошли в комнату, он по-прежнему сидел на диване, успев открыть новую бутылку виски из запасов Жоржетты.

Подруги немного посидели, послушали радио — но теперь передавали уже старые сообщения, — и неловкость от соседства с упрямым молчальником в конце концов погнала их спать. Они ушли, оставив его одного, и трудно было сказать, пьян он или трезв, счастлив или несчастен, в сознании или в забытьи.

В таком состоянии Прюитт пребывал восемь дней, причем все это время он не был по-настоящему пьян, хотя и до трезвости ему было далеко. Он все время сидел на диване с бутылкой виски в одной руке и рюмкой в другой. Сам он ни с кем не заговаривал, а на прямо к нему обращенные вопросы отвечал односложно: «да» или «нет», большей частью «нет». В присутствии подруг он ни разу не ел. Они как бы жили в одном доме с покойником.

В понедельник утром, когда они встали, Прюитт спал на диване в одежде. Рядом с ним на полу стояли бутылка и рюмка. Два сэндвича, которые Альма накануне завернула в целлофан и оставила на кухне, были съедены. В этот день ни Альма, ни Жоржетта на работу не пошли.