Максим Михайлов - Плач серого неба

— То есть, получается следующее: кто-то пробирается в подвал, стаскивает бочки в кружок, посередине кладет взрывчатку, поджигает фитиль и разносит половину посольства. Вторая половина благополучно сгорает сама, отлично скрывая следы от полиции…

— …Но не от настоящего алхимика. То ли поджигатель был любителем, то ли ему не нужно было скрывать следы надолго.

— Ты хочешь сказать, он знал, что его обнаружат?

— Или хлопал ушами и надеялся на авось. Кстати, зная нынешнюю шпану, я бы не отметал второй вариант. Вообще, завтра я тебе все расскажу куда точнее — когда с этими образцами разберусь, но пока картинка у нас получается и так четенькая.

— Отлично. Осталось только выяснить, кто и где в Вимсберге мог добыть столько взрывчатки. Ее, вроде, не использовали открыто с тех пор, как достроили железную дорогу, а с тех пор, почитай, уже лет тридцать прошло.

— Ну кто — это ты, детектив, сам ищи, а вот где — наводку дам. Карлики свою камнеломную смесь на Материк не возят, значит, скорее всего, ищи в деле лапы Союза.

— Какого еще союза? Неужто Вольных алхимиков?

— Его, родимого.

— Эй… мужики… — голос Леморы слегка подрагивал, — вы бы там поторопились, а? Что-то у меня все тело зудит.

— Нет уж, ты потерпи, — строго прикрикнул Карл, — вызвалась фонарем работать — не торопи, у нас тут дело ответственное. Дыши глубже.

Девчонка что-то недовольно буркнула и притихла.

— Так, постой, но Вольные же в городе не показываются? — само выражение карлова лица стало лучшим подтверждением давней истины, что Вимсберг подобен плесневелому пирогу из множества слоев — до самых глубоких дотрагиваешься только от безысходности. — Ясно. Рассказывай все, что знаешь.

— Ну, если я все начну рассказывать, мы из этого подвала еще пару лет не выйдем, так что…

— Отставить шуточки — вернул я окорот, — с чего бы Союзу продавать кому-то взрывчатку в таких количествах?

— Ну, если знать нужную душу, всегда найдешь, что ищешь. Видать, у кого-то такая в Союзе нашлась.

— А у тебя такая душа там есть?

— Это с чего вдруг?

— Да вид у тебя больно уверенный.

— Есть, — не стал запираться карлик, — но…

— Хорошо, — оборвал я, — Карл, у меня для тебя есть поручение.

— И я его выполню, потому что…

— Потому что ни на мгновение не забываешь, какая пыль поднимется, если Гвардия Борга начнет перетряхивать Вимсберг и его Тронутых.

— Это ты меня, конечно, подловил, — помрачнел Карл, — ладно, убедил.

— Отлично. Тогда отправляйся в Союз к этой своей душе и узнай…

— Слышь, мастер Брокк, ты уж не серчай, да только я и сам знаю, о чем мне кого по этому делу спросить. А ты, боюсь, и слов таких не знаешь, которыми мы с моим знакомцем перебрасываться будем. Но сначала я пойду в тихое место и попытаюсь там эти слова найти, верно говорю?

— Верно, — это он грубо, но по существу. — Что ж, тогда отправляемся. Мне тоже нужно навестить пару… кое-кого. Ах, да… — я порылся в кармане и протянул цвергольду части кинжала. — Сумеешь зарядить?

— Вот говно-то, прости Творче, — лицо Карла перекосило так, словно он говорил буквально, — зачем тебе эта халтура? — Ответ карлику был не нужен, да я и не пытался его найти, — ладно, давай сюда, гляну, если будет время.

— Буду крайне признателен, — я рассеянно приподнял шляпу и пошагал прочь, озираясь в поисках извозчика.

— И еще, — эхо цвергольдова голоса догнало меня через десяток шагов уже на улице, — до завтрашнего вечера обо мне и думать забудь. А потом приходи в "Выеденное яйцо", будем рассказывать друг другу сказки на ночь.

"Или на утро", подумал я, пытаясь наметить в голове планы на ближайшее будущее. Получалось, честно говоря, с трудом.

— Вы, мастер, как хотите, а только я вас все равно к господину Хидейку не пущу!

— Да ты, друг мой, просто самородок! Что ты заладил, не пущу, да не пущу?! Я на твоего господина, между прочим, тоже работаю, и если ты…

— Вы работаете, а мы служим! И уж чего-чего, а дело свое знаем! Не пущу и все. Как доктор-покойник сказал? Не беспокоить. А у вас на лбу написано — сейчас, мол, войду, и господина тревожить буду.

— Вот же ты бестолочь…

Перепалка длилась уже добрый сегмент. Пожилой слуга в алой ливрее готов был насмерть стоять за господский покой. Едва подтвердив, что Хидейк почти что сразу после моего ухода пришел в себя и уже второй день самостоятельно ест, старик перешел в решительную контратаку. Напор был столь силен, что мне оставалось только уйти или, заткнув рот совести, наплевать на почтение к сединам и применить силу. К моему глубочайшему расстройству, лакей был эггром, пусть и не из крупных.