Шерли Грау - Кондор улетает

— Как она тебе?

Маргарет медленно повернулась на месте, и, когда она завершила оборот, он ударил ее правой рукой, потом левой, а потом швырнул об красную, обтянутую дамасским шелком стену так, что она рассадила затылок. Она сползла на пол и ошеломленно села, как кукла, вытянув вперед негнущиеся ноги. Что, подумала она, что, что? Шее стало щекотно. Она провела по ней пальцами. Они покраснели. Испорчена, подумала она. Пижама за двести долларов, и безнадежно испорчена. Сидя на полу, она смотрела, как он швырял стулья об стены, ломал столики, выбрасывал лампы за окно. Он двигался по комнате, систематически сокрушая все на своем пути. Диваны и большие кресла были слишком тяжелы. Опрокинув их, он вытащил из-за пояса револьвер и принялся расстреливать, иногда промахиваясь и всаживая пули в стены. Про нее он, казалось, забыл. Патроны в барабане кончились, и он поворачивался с сухими щелчками. Он швырнул револьвер в люстру, но не попал. Маргарет обеими руками стиснула затылок. Ухватив изящный стульчик, он размахнулся и обрушил его на большое зеркало в золоченой раме. По стеклу разбежался веер трещин, но зеркало не разбилось. Он снова замахнулся стульчиком, перехватив его за ножку. Сломанная спинка зацепилась за край зеркала. Он изо всех сил дернул стул, зеркало перекосилось, сорвалось с крюков и начало падать вперед. Он совсем ослеп от ярости (потом Маргарет даже казалось, что глаза у него вообще были закрыты) и не увидел падающего зеркала. Оно упало прямо на него.

Маргарет думала: течет и течет по шее. Сколько крови можно потерять, прежде чем это станет опасным? Его придавило зеркалом. Рама разбита, а скольких трудов мне стоило доставить его сюда. Ни трещинки, ни царапинки, великолепный ампир в безупречном состоянии. А Жорж ее сломал. Надо будет собрать все кусочки. Может быть, удастся склеить. И густо позолотить, чтобы скрыть трещины. Дивное было зеркало… — Почему он не шевелится? Позвонить в полицию или позвонить доктору? Позвоню доктору. Какой его номер? Забыла. Выпал из памяти. Черт, как болит голова.

Она стояла у телефона, положив руку на трубку, все еще пытаясь вспомнить номер, когда полицейские взломали входную дверь — она не слышала ни их стука, ни их криков.

Рана на затылке была аккуратно зашита, новая шляпа прятала выбритую часть головы — и Маргарет отправилась в Рено, пока Жорж еще лежал в больнице с трещиной в черепе и со сломанной рукой. Он ничего не просил ей передать. Свекор уговаривал ее не ездить:

— Вы же его любите. И я знаю моего сына: он любит вас…

— Послушайте, — сказала Маргарет, — я не хочу, чтобы ваш сын меня убил.

— Он вышел из себя. У мужчин это иногда бывает.

Маргарет пристально посмотрела на низенького краснолицего толстячка, который от страха и растерянности подпрыгивал, как мячик. Он похож на метрдотеля, подумала она, на перепуганного метрдотеля со слабыми нервами… И устало добавила про себя: я же знаю, почему он так нервничает…

— Послушайте, вам незачем беспокоиться. Ресторан вы не потеряете. Я не собираюсь забирать свои деньги.

Свекор замер на месте.

Он услышал то, что хотел услышать, подумала Маргарет.

— Вы можете постепенно выкупить мою долю. Или как хотите. Мне все равно. Но беспокоиться вам незачем.

Полтора месяца спустя, покончив с процедурой развода, Маргарет послала Жоржу свою последнюю телеграмму: «Разбитое зеркало — семь лет неудач. Будь осторожен». Потом она вернулась к себе в отель, размышляя: что же мне делать теперь? Куда поехать? Я могу поехать куда угодно, но ведь нужно будет назвать станцию.

В широком, уставленном пальмами вестибюле она сразу увидела их — высокого плотного мужчину, высокую стройную женщину. Ах, черт! Она продолжала спокойно идти вперед, раздвигая губы в вежливой улыбке.

Надо было придумать, что сказать. Что-нибудь покороче и повыразительнее. Что-нибудь, что все расставит по местам.

— Вот уж не думала увидеть вас здесь, папа, — сказала она. — Кто из вас разводится?

Не слишком удачно, решила она. Будь у нее больше времени, она бы придумала что-нибудь получше. Но и это оказалось ничего. Немножко их ошарашило. И показало, что спасать ее им не придется.

Маргарет вернулась в Новый Орлеан. Пожалуй, это и правда моя родина, думала она. Я ведь всегда сюда возвращаюсь, когда не знаю, куда мне деться.

В отцовском доме она подумала: я родилась здесь, и жила здесь, и никогда не замечала, как тут все неприглядно. Красные плитки ступенек растрескались, и штукатурка вся в трещинах, потому что дом осел. На улице гремят и лязгают трамваи, и от этого дрожат полы. И до чего жалки комнаты: никто ни разу не поглядел на них за двадцать лет. Вроде этой гостиной — поддельные гобелены на стене, жирные фарфоровые ангелочки на каминной полке, а вместо камина какая-то черная дыра. Понятно, почему он так плохо топится…