Шерли Грау - Кондор улетает

Хорошая семья, решил Оливер, с ней стоит породниться.

Сначала Стефани д’Альфонсо растерялась. Он казался ей странным и чужим.

— Вы не думаете, что я слишком молода для вас? — робко спросила она. — Я хочу сказать… найдете вы во мне то, что ищете?

Оливер искренне удивился.

— Что я в вас ищу? — Его вдруг осенила догадка. — Вы имеете в виду хозяйство? Но ведь ваша мать научит вас, как вести дом.

— Нет-нет, — сказала она. — Дом я сумею вести.

— Тогда что же? У вас будет прислуга. Столько слуг, сколько вам понадобится.

— Нет, — сказала она. — Не то. — Что-то неясное, не облекающееся в слова, в мысли. Смутная тень. — Мне всего семнадцать, и должно же быть что-то, кроме мужчины, которого два месяца назад я даже не знала…

Ее мать сказала со слезами:

— Тебе следовало бы на коленях благодарить Пресвятую Деву за такого прекрасного мужа.

А отец сказал сердито:

— Он даст тебе все, чего ты захочешь, — больше, чем ты можешь мечтать.

Смутная тень, омрачившая ее мысли, побледнела. Стефани д’Альфонсо решила, что любит этого высокого светловолосого человека. В ее обручальном кольце блестел круглый бриллиант, величиной с ноготь на ее большом пальце.

Они обвенчались в полдень в одну из августовских суббот в церкви св. Розы. (Оливер виновато подумал, что его мать, наверное, наотрез отказалась бы пойти туда.) Венчал их двоюродный дед Стефани, а служками были ее двоюродные братья. Невесту сопровождало восемь подружек — все ее родственницы. Маленький кузен нес кольца, но в последнюю минуту он заупрямился, и его пришлось увести.

Они отправились в двухдневное свадебное путешествие в Абита-Спрингс — Оливер не хотел надолго оставлять дела.

Прошло несколько месяцев, и Оливеру стало ясно, что он заключил необыкновенно выгодную сделку, что его жена — замечательная женщина. Она оказалась прекрасной хозяйкой. Равнодушный к еде Оливер вдруг заметил, что с удовольствием садится за стол. Понравилось ему и то, как она заново обставила дом, который он купил для матери, — комнаты стали светлее и удобнее. Он все больше и больше гордился ею. В семнадцать лет она была серьезна, как тридцатилетняя женщина. Серьезна, но общительна. В доме постоянно было полно гостей, и они никогда не обедали одни. Оливер, не знавший, что такое друзья и знакомые, оказался теперь членом давно сложившегося мирка. Дом пустел только по воскресеньям, в часы утренней мессы. Оливер в церковь не ходил; Стефани никогда его об этом не просила. Иногда он оставался дома, покуривая в тишине свои лучшие сигары. А иногда проводил все утро в конторе, положив ноги на запыленный облупившийся письменный стол.

Он был счастлив. Поздно вечером, когда они раздевались, чтобы лечь спать, он ощущал глубочайшее удовлетворение — как смутную дымку в воздухе, как туман, стирающий грани предметов, мягко соединяющий их в единое целое.

В первый же год она забеременела.

Теперь, в глубокой старости, когда только движение мысли придавало окраску его дням, он обнаружил, что почти не помнит ее — Стефани Марию д’Альфонсо, которая одиннадцать лет была его женой и родила ему пятерых детей.

А ведь он помнил множество людей, с которыми почти не был знаком. Их лица вдруг всплывали у него перед глазами, когда он меньше всего этого ждал. Например… как его? А! Сайя, Винсент Сайя, шестьдесят лет назад он торговал спиртными напитками. Худое смуглое лицо, растущая плешь. Оливер подумал: «Я же видел этого человека не больше трех-четырех раз, и то по нескольку минут. Но я его помню».

Помнил он и других. Манцини, своего первого компаньона, который умер пятьдесят лет назад. И много безымянных людей, десятки их, оставшихся в памяти после одной-единственной встречи. Вроде того мальчика, который как-то зашел в казино во Френсискен-Пойнт. Высокий мальчик, который играл в кости, держался спокойно и вежливо, пришел один раз и больше никогда в казино не появлялся. Зачем помнить его лицо? Старуха, которая каждое воскресенье шла к мессе мимо их дома на Керлерек-стрит. Чистильщик сапог в парикмахерской, которого взяли в армию в первую мировую войну. Китаец, который стирал ему рубашки, когда он только поселился в Новом Орлеане.

Всех этих людей он помнил, а свою молодую жену — нет.

Он был тогда очень занят. Дела у него шли как нельзя лучше. Года через два после того, как он женился, в Сараево началась европейская война. Он подумал, взвесил — и его фабрика приготовилась выпускать гимнастерки для американских солдат. Он получал большие заказы, приносившие огромные прибыли… Морис Ламотта только восхищенно кивал. После войны, когда был введен сухой закон, Оливер снова рискнул: он стал бутлегером.