Мартин Мюррей - Как сделать птицу

Я быстро сменила тему.

— Папа, ты когда-нибудь слышал о Д. Уолтон?

Он рассеянно кивнул.

— Я думаю, ты говоришь о докторе Уолтоне. Он был психиатром твоей мамы. А что?

— Эдди написал его имя на листке бумаги.

Папа вздохнул.

— Да, — сказал он, как будто это его совсем не удивило.

— А зачем? — настаивала я.

Папа долго молчал, словно размышляя, говорить мне или нет.

— Эдди в тот вечер звонил доктору Уолтону. Он хотел получить успокоительные — лекарства для твоей мамы.

— Так ты знал, что Эдди ехал к ней?

— Я узнал это потом. Когда мне позвонил доктор Уолтон.

— А почему ты мне не сказал?

— Потому что это не имело значения. — Он снова взглянул на меня, нежно. — Это не имеет значения, Мэнни. Это ничего не меняет.

— Да, — сказала я.

В каком-то смысле он был прав. Но он был и не прав тоже. Это кое-что меняло. Я все время думала, что это была идея Гарри — поехать в Мельбурн, и Гарри позволял мне так думать. Он всем позволял так думать, просто чтобы защитить маму, чтобы скрыть от всех, что она сумасшедшая и нуждается в лекарствах и что это из-за нее Эдди отправился в Мельбурн. Гарри прикрыл собой бесчестье, те подробности, которые миссис миссис Поррит разнесла бы по всему городу, а это чего-то да стоило.

И больше мы почти не разговаривали на нашем пути обратно на Блэкджек-роуд. Мы ехали по автостраде, я смотрела в окно, наблюдая за внешним миром. Я видела совершенно новые районы пригорода, с кирпичными домами, образующими кристаллические решетки. Дома были расставлены так, что напоминали ряды безукоризненных вставных зубов, обнажившихся в неуверенной улыбке. Я видела, как потом они уступили место опустелым кварталам, где земля была пятнистой и где местами по углам стояли всклокоченные камедные деревца, напоминавшие кисточки по краям ковра. Казалось, что земля не вполне понимает, что же она собой представляет, как человек, недостаточно зрелый, чтобы это понимать, но уже и не столь юный, чтобы быть свободным от желания это понять, или же как кто-то неуклюжий и тощий, кого со всех сторон пихают и толкают мощные растущие побеги жизни.

Но потом, незаметным для меня образом, земля плавно превратилась в бесконечно тянущуюся мозаику из выжженных солнцем желтых полей, рядов кипарисов, маленьких городков со старинными пекарнями и пабами. И вот мы уже в деревне. Это было так, словно катившаяся мимо нас земля и огромное пространство неба расчищали для чего-то путь, словно все это взывало к моему сознанию и предлагало ему неспешную прогулку, предлагало ему собраться и удержать свое маленькое, дающее надежный кров естество, которое ночь растрепала и растянула до бесформенности. Город вызывающе полыхал за моей спиной, серый и высокий, похожий на голодного властелина, больной и яркий, призывно размахивающий флагом, желающий продолжения. Но я смотрела на небо, которое расстилалось надо мною, такое синее, такое спокойное, и мое сознание не могло сделать ничего иного, кроме как без остатка в него излиться. Это что, кусочки пришедшего ко мне знания начали окутывать меня, подобно новому теплому свитеру? Я не могла сказать, что мне в нем было вполне уютно и что он был мне впору, но это было неплохо — то, что он был чуть великоват. Это оставляло простор для движения.

К тому времени, как мы свернули на Блэкджек-роуд и достигли поворота, вдоль которого гнездятся все наши домики, уже стемнело и показалась луна. Я поневоле обратила внимание на то, что в комнате Гарри Джейкоба не было света. Папа заметил мой взгляд.

— Гарри отправился на север. Он уехал сегодня.

— Сегодня, — отозвалась я почти беззвучным эхом. Я снова посмотрела на дом Джейкобов цвета мятной жевательной резинки. Он выглядел иначе. Неожиданно он стал таким же, как и любой другой старый дом.

— Ты сказал, он уехал на север? — уточнила я у папы, и мой голос прозвучал нетвердо.

— Так говорит Энн Джейкоб. Он поехал в Беллинген, на ферму брата, чтобы там помочь. Его брат сломал ногу. А потом он планирует поездить по окрестностям.

— Ну, а на сколько он уехал? — нахмурилась я.

Папа боролся с моим велосипедом, вытаскивая его из багажника.

— Я не знаю, Мэнни. Должно быть, это ты подала ему такую идею, только сама ты уехала на юг.

Он покатил велосипед в гараж, а я порадовалась тому, что на минуточку осталась одна. Я понимала, что папа не планировал потрясти меня этой новостью. Он даже не знал, что Гарри и я однажды, на какое-то мгновение, влюбились друг в друга, но я, без сомнений, была потрясена. А что, Гарри и я были влюблены друг в друга? Я не знала, что там между нами происходило. Но я точно знала, что мне не понравился его отъезд. Я глубоко и печально вздохнула. Мне не нравилось, когда люди меня покидали. Мне это просто не нравилось. К чему утруждать себя и начинать к кому-то нежно относиться, если ты можешь быть почти уверен, что все они уйдут?