Мартин Мюррей - Как сделать птицу

Когда мы вернулись домой, мама была в кровати. Но на этот раз не по-настоящему. Она просто лежала на застеленной кровати, но все же она была одета не так, как одеваются обычные мамочки. Она была в ночной сорочке, шелковой или атласной, жемчужного цвета, гладкой, как внутренность морской раковины, и по краям обшитой кружевом. Сорочка была маленькой и смотрелась очень элегантно. Мама не была похожа на воспитанницу пансиона для девочек. Непонятно было, зачем она надела такую прекрасную сорочку, когда ее все равно никто не видит. Она играла волосами и читала журнал.

Эдди вбежал в ее комнату и остановился у кровати. Я осталась в дверях.

— Мы видели извращенца, — объявил Эдди.

— Что ты имеешь в виду? — Она выпустила из рук журнал, который тут же закрылся, и протянула руку, чтобы откинуть волосы со лба Эдди. Она любовалась им так, словно он был прекрасным закатом.

— У него член был выставлен напоказ. — Я тянулась к верхнему косяку и от этого становилась очень-очень длинной.

— Знаешь, Манон… — Мама нахмурилась, словно собираясь рассердиться на меня за «член», но ее внимание тут же рассеялось, и она отвела взгляд.

— Все так и было. Это правда. Он предлагал нам сесть к нему в машину, — сказал Эдди и обернулся ко мне в нетерпении, потому что знал, что нуждается в моей помощи, чтобы удержать мамино внимание. А я больше не хотела помогать. Тогда Эдди швырнул на пол школьную сумку, просто ради того шума, который она при этом произвела. Мама снова посмотрела на него и потеребила покрывало.

— Расскажи мне, что произошло.

Мама отвела нас в полицейский участок. Мы вошли в комнату, где сидел полицейский. Помню, что он был в фуражке и что я следила за тем, как он записывал наши ответы, и думала, что он пишет не очень-то грамотно, и испытывала беспокойство оттого, что человек на такой должности, обладающий полномочиями, не умеет грамотно писать.

— Какая была машина?

— Белый «хольден», — сказал Эдди.

— Нет не белый, серый. — Я различала цвета лучше, чем Эдди. Может, он и был самородком, но я хотя бы имела художественные способности, как говорил учитель рисования, и я точно помнила цвет. Кроме того, это же я первая увидела машину, а не Эдди. Но он всегда имел право говорить первым.

Полицейский улыбнулся и посмотрел на маму, которая закинула ногу на ногу и заправила волосы за ухо.

— Ну, номер, я думаю, ты не запомнила?

— Нет, — сказала я.

Эдди сжимал подбородок и издавал звук «м-м-м», как будто он напряженно думал. А потом он назвал номер. Я знала, что он его просто выдумал, потому что не хотел произвести глупого впечатления из-за того, что первым делом не запомнил номер. Полицейский записал выдуманный номер. Теперь уж они никогда не поймают извращенца, подумала я.

— И ты говоришь, машина была белой? — спросил он у Эдди.

— Ага.

— Эдуарду можно верить. — Мама положила руку Эдди на ногу и улыбнулась, и было видно, что она нравится полицейскому, это было понятно по его взгляду, он смотрел на нее как-то интимно.

А между тем машина была серой. Я точно знала, что она была серой.

Позже мы с Эдди рассказали об извращенце папе. Мы болтали и смеялись в гостиной. Мама поднялась с кровати, пришла к нам и остановилась в дверях. Папа посмотрел на нее.

— Что случилось, Эмма? — спросил он. — Ты выглядишь так, будто только что видела призрака.

Она стояла в дверях с таким обвиняющим видом, что мы все, не отрываясь, смотрели на нее. Она так сильно закусила губы, что их практически не было видно. Из-под длинного халата выглядывали босые ноги. Папа встал с дивана и направился к ней. Она отмахнулась от него и плотнее стянула края халата на груди.

— Я не сяду на этот диван. Я не поддержу этого. Он отвратителен. — Она сказала «не поддержу», хотя имела в виду «не выдержу», потому что иногда ей мешал ее французский и она путала слова. Это беспокоило меня, потому что, сколько бы раз вы ее ни поправляли, она все равно говорила неправильно. Она делала это нарочно, чтобы привлечь внимание.

— А чем диван плох? — сказал Эдди, и мы все уставились на старый бедный диван.

Он был у нас, сколько я себя помнила. Может быть, сначала он принадлежал Айви и Бенджамину, нашим бабушке и дедушке, и знавал лучшие времена. Надо признать, те времена прошли. Обивку украшал рисунок в виде блестящих золотых виньеток, подлокотники имели весьма потрепанный вид, а в подушках были дыры, из которых лезли пружины, стремившиеся порвать вашу одежду, если вы не проявляли должной осторожности. Чтобы прикрыть эти дыры, мы укутали диван в старое коричневое шерстяное одеяло, но оно всегда сползало волной где-то в середине. Одеяло было покрыто собачьей шерстью.