Игорь Губерман - Смотрю на Божий мир я исподлобья…

Сумерки сгущают ощущения,
к ночи вянут мысли деловые,
в сумраке пустого помещения
сходятся на рюмку домовые.

Лишь тот умён, учил мудрец,
кто не от Бога ждёт посылку,
а сам находит огурец,
когда уже добыл бутылку.

Легко беру я, что мне нужно,
из книг, которые читаю,
чужое тоже мне не чуждо,
но я своё предпочитаю.

На старость очень глупо быть в обиде,
беречься надо, только и всего;
я в зеркале на днях такое видел,
что больше не смотрюсь уже в него.

Не зря сегодня день уныл
и скукой стелется зелёной:
с утра его я не омыл
мыслишкой утренней солёной.

Зло я ощущал кошмарно близко —
нюхом и на слух, а больше взглядом,
но тогда я падал жутко низко,
а сейчас оно повсюду рядом.

Ум быстро шлёт, когда невмочь,
нам утешенья скоротечные:
болит живот почти всю ночь —
я рад, что боли не сердечные.

Потом герои с их попытками
враз одолеть земное лихо
угрюмо гасят пыл напитками,
которым жалуются тихо.

Все рыцари добра полны надежды:
отнюдь они не сеют и не пашут,
а, вырядившись в белые одежды,
призывами к добру отважно машут.

У правды нынче выходной:
полез я в память, из подвала
таща всё то, чего со мной
по жизни сроду не бывало.

Я с женским хором был знаком,
хористки так меня любили,
что часто виделись тайком —
в любви они солистки были.

Измучась озверелым врачеванием,
я мыслю со стоическим спокойствием:
зато теперь гастрольным кочеванием
с усиленным займусь я удовольствием.

Мои на мудрость посягательства,
мои высокие печали
не пережили наплевательства,
сбежали вон и одичали.

Мне кажется, я здраво ограничился
о доме и о близких беспокойством —
меня пугает каждый, кто набычился
бороться со всемирным неустройством.

Не знаю, что бы это означало:
меня не устаёт терзать и мучить
глухое материнское начало:
вон ту удочерить, а ту – увнучить.

Когда-то даже в пору повзросления
мы духом были – мелкие клопы,
забуду ли я муки вылупления
из дьявольски уютной скорлупы?

Забавны выплески любви
на фоне тягостных событий:
меня сейчас друзья мои
сильнее любят и открытей.

Певучий сок раблезианский
добыл я личными трудами,
колодец мой артезианский
в себе я сам копал годами.

Всегда приходит Новый год,
неся подарки дорогие —
освобожденье от невзгод
и их замену на другие.

Было дико, но прекрасно,
и пока дряхлеть не стала,
Леда много лет напрасно
снова лебедя искала.

Нас давит жизнь густой нагрузкой,
однако дней тяжёлых между
мы все на выпивку с закуской
имеем право и надежду.

К себе забавно присмотреться,
поскольку с миром наши трения
то затевает ум, то сердце,
а то – разлад пищеварения.

Я слишком щедро облучён
и до сих пор ещё болею;
рак безусловно обречён,
а я, быть может, уцелею.

Не просто я утратил пиетет
к ума и интеллекта обаянию,
а странный ощутил иммунитет
к любому постороннему влиянию.

В организме поближе ко дну —
разных гадостей дремлет немало,
начинаешь лечить хоть одну —
просыпается всё, что дремало.

Я наслажусь ещё не раз
гулящей мысли выкрутасами,
жизнь хороша и без прикрас,
но обаятельна – прикрасами.

Хотя исход у всех – летальный
и не бывает исключений,
однако этот путь фатальный
прекрасен массой приключений.

Легко и по книгам надёргать цитаты,
и всюду истории устные:
мечты и надежды – легки и крылаты,
а сбывшись – хромые и грустные.

Среди крутого мироздания
так рад я личному присутствию,
что к людям полон сострадания,
а сам себе я не сочувствую.