Игорь Губерман - Смотрю на Божий мир я исподлобья…

Недолгое от будней отключение
по случаю наплыва злоключений —
заметное приносит облегчение
от суетных и вздорных попечений.

В душе у меня затвердела
любимая бабкой присловица:
«Родиться евреем – полдела,
евреями люди становятся».

Всё нужное, чтоб выжить нам, – единое,
для жизни корневое основание,
а лишнее и не необходимое —
нужнейший эликсир существования.

Прочтя, как полезны страдания,
что счастью они не помеха,
я слышу за шкафом рыдания —
там черти рыдают от смеха.

Обманчиво понурое старение:
хотя уже снаружи тело скрючено,
внутри творится прежнее горение,
на пламя только нет уже горючего.

В палитре боли – очень пёстрой —
живут в готовности слепой —
от сокрушительной и острой
до изнурительной тупой.

Бредя сквозь жизнь, изрядно мглистую,
терпя её коловерчение,
чесать пером бумагу чистую —
весьма большое развлечение.

Висит гипноз бесед манерных,
и дикий зреет самосуд,
и легионы правоверных
мир иноверцев сотрясут.

А славен буду я десятки лет
не в памяти у нескольких гурманов,
но яркий по себе оставя след
на многих поколеньях графоманов.

Случай, на кого-то фарт обрушив,
сильно всё меняет в человеке,
деньги деформируют нам души,
но светлы и счастливы калеки.

Я сидел, но присутствие ложа
всё вниманье моё занимало,
хорошо себя чувствовать лёжа —
это тоже при хвори немало.

Мне по душе оно как есть,
земное бытиё,
и получи благую весть,
я б не понёс её.

В пустой игре моих мыслишек
испуг нечаянный возник,
что бередит меня излишек
херни, почерпнутой из книг.

Меня спасает только сон,
однако и во сне
поёт сопенью в унисон
печаль моя во мне.

По жизни счастлив я, однако
скажу как честный старожил:
владей я княжеством Монако,
совсем иначе я бы жил.

За мною нет заслуг существенных,
но я зачислил бы туда,
что я в любых делах общественных
не лез на сцену никогда.

Всё, что плодит моё воображение,
зачато впечатлением извне,
но в то же время это отражение
свеченья балаганного во мне.

Я без печали упустить
уже из рук удачу мог,
я мог понять, могу простить,
но чтоб забыть – избави Бог.

Во мне как будто гамма нотная,
по вкусу время выбирая,
гуляет музыка дурнотная,
мотивы гнусные играя.

Порой бывает, что мгновение
зависнет в воздухе бесплотно,
и словно духа дуновение
тебя обвеет мимолётно.

А многое, что ужасом казалось
натурам понимающим и чутким,
меня как будто вовсе не касалось,
настолько разъебаем был я жутким.

Есть образ, некогда печаливший
умишко мой, во тьме блуждающий:
челнок, от берега отчаливший
и цели плаванья не знающий.

Моё некрупное жилище
мне словно царские хоромы,
сдаётся мне, что только нищим
нужны дома-аэродромы.

Люблю, когда в массиве текста —
и в книге, и на полотне,
как на холме живого теста,
игра дрожжей заметна мне.

Сегодня день понурый и больной,
сам воздух катит волны утомления,
и мутной наплывают пеленой
угрюмые о жизни размышления.

В моём химическом сосуде —
состав наследственностей двух:
жестокий дух еврейских судий
и прощелыги лёгкий дух.

Не притворяюсь мудрецом,
но я недугу благодарен
за то, как больно, всем лицом
о стол гуляний был ударен.

У времени различны дарования:
несёт оно, не ведая сомнения,
то свежее струенье созревания,
то душное дыхание дряхления.

Когда стекаются слова,
чтобы составить корпус текста,
слегка кружится голова,
для них отыскивая место.