Олдос Хаксли - Остров

— Резерватус, — повторила маленькая сиделка, — слышать не могу без смеха это слово. Какой зарезервированный молодой человек!

По обе стороны ослепительной белозубой улыбки вновь появились ямочки.

— Не дурачься, — строго сказал Ранга, — все это очень серьезно.

— Но «резерватус» и вправду такое смешное слово! — оправдывалась девушка.

— Короче говоря, — заключил Уилл, — это контроль над рождаемостью без применения контрацептивов.

— Но этим дело не ограничивается, — сказал Ранга. — Мэйтхуна означает нечто еще, гораздо более важное.

Юный педант вновь заявил о себе.

— Вспомните, — настойчиво продолжал Ранга, — вспомните, что особенно подчеркивал Фрейд.

— Трудно сказать. Он выделял много мотивов.

— Но едва ли не важнейший из них — детская сексуальность. В младенчестве и раннем детстве мы обладаем врожденной сексуальностью, не сосредоточенной в половых органах; она как бы разлита по всему телу. Это унаследованный нами рай. Но мы теряем его, когда становимся взрослыми. Мэйтхуна помогает вернуть утраченный нами рай. — Он обернулся к Радхе. — У тебя хорошая память, — сказал он девушке. — Какое высказывание Спинозы приводится в учебнике прикладной философии?

— «Обучите тело множеству вещей, — процитировала девушка, — и это поможет вам усовершенствовать разум и прийти к разумной любви к Богу». Такова цель любой йоги, и в том числе мэйтхуны. Мэйтхуна — самая настоящая йога, — настаивала девушка, — ничем не уступающая ни раджа-, ни карма-, ни хатха-йоге. Она даже превосходит их, если только вы способны это осознать. Мэйтхуна действительно приводит вас туда.

— Куда именно? — спросил Уилл.

— Туда, где вы познаете.

— Что познаю?

— Познаете, кто вы есть на самом деле, и — как это ни невероятно, — добавила девушка, — Tat tvam asi; ты — это Тот, но так же и я; Тот — это я.

На щеках вновь появились ямочки, зубы сверкнули в улыбке.

— Но Тот — это также и он. — Девушка указала на Рангу. — Невероятно, правда? — Поддразнивая Рангу, она высунула язык. — Но все же это факт.

Ранга улыбнулся и указательным пальцем надавил на кончик ее носа.

— И не просто факт, — сказал он, — а познанная истина. — Он легонько щелкнул Радху по носу. — Познанная истина, — повторил он, — и потому, девушка, будьте осторожны.

— Удивительно, почему все до сих пор не стали просветленными, — сказал Уилл, — ведь для этого требуется лишь заниматься любовью по особому методу. Чем это объяснить?

— Сейчас объясню, — начал Ранга.

Но девушка перебила его.

— Прислушайтесь, — сказала она, — прислушайтесь!

Уилл прислушался. Вдали тихо, но отчетливо звучал странный, не принадлежащий человеку голос, впервые приветствовавший его на Пале: — Внимание, — твердил голос. — Внимание. Внимание.

— Опять эта проклятая птица!

— Но здесь кроется загадка.

— Во внимании? Но только что вы говорили о другом. Как же быть с зарезервированным молодым человеком?

— Это способствует усилению внимания.

— Да, внимание при этом значительно усиливается, — подтвердил Ранга. — И внимание — основная цель мэйтхуны. Техника не просто превращает занятие любовью в йогу, но приводит к особому виду познания. Вы приходите к осознанию ощущений и к осознанию не-чувствия в каждом ощущении.

— Что значит: «осознание не-чувствия»?

— Не-чувствие — это сырой материал для ощущений, который мне поставляет мое не-я.

— И вы внимаете своему «не-я»?

— Конечно.

Уилл повернулся к маленькой сиделке.

— И вы тоже?

— Своему «я» и в то же самое время своему «не-я». И даже тому, что является «я» и «не-я» Ранги; и своему и его телу; всему, что ощущает. Внимаю чувству любви и дружбы, и загадке другой личности — совершенно чужой, которая наполовину является тобою и в то же время не является. И чувствую, что чувствует этот «другой». Ведь он может быть открыт для ощущений или, напротив, жить разумом, и тогда все ощущения представляются ему низкими, лишенными романтизма, грязными. Но они не грязные — ибо, при полном познании их, становятся столь же прекрасны, как многое другое, и едва ли не чудесны.

— Мэйтхуна — это дхьяна, — заключил Ранга, полагая, что новое слово объяснит все.

— Но что такое дхьяна? — не унимался Уилл.

— Дхьяна — это сочувствие.

— Сочувствие?

Уиллу вспомнился землянично-розовый альков на Чаринг Кросс Роуд. Но слово «сочувствие» совершенно не вязалось с этим воспоминанием. И все же, подумал Уилл, даже там он обретал некое убежище. Смена рекламной иллюминации помогала ему уйти от повседневного «я» — но, к сожалению, она уводила Уилла от его существа в целом; это был уход от любви, понимания, общественного признания; от осознания чего-либо, кроме мучительного безумия зеленовато-трупного или розового свечения дешевой, вульгарной иллюзии.