Николай Студеникин - Перед уходом

Оказалось, что в милиции совсем не страшно. Наоборот — тепло, светло, люди веселые. Старуху усадили за длинный стол, на крышке которого в беспорядке валялись черные костяшки домино, и дали ей большую кружку с теплым и сладким чаем. Потом откуда-то принесли огромный, посыпанный маком бублик.

Дежурный старший лейтенант быстро просмотрел старухины бумажонки и подпер голову рукой. В камере уже сидела тройка подвыпивших молодцов, что было расценено проезжавшим мимо патрулем как мелкое хулиганство, да если бы их там и не было, пускать туда старуху не имело смысла.

Во-первых, впереди ночь, камера может понадобиться в любой момент, во-вторых, она — что скрывать? — сыровата, а в-третьих, нет даже шинелей, чтоб дать старухе постелить под себя и накрыться: лето ведь, никто шинелей не носит. Правда, в кабинете начальника отделения стоял диван, но поместить туда старуху дежурный не решился. Он хотел было позвонить начальнику домой, на квартиру, и спросить разрешения, но тут же одумался и с опаской покосился на телефон.

— А может, в гостиницу ее определим, товарищ старший лейтенант? — предложил молоденький милиционер, ласково поглядывая на старуху. — Позвонить туда, договориться…

Дежурный отмахнулся в сердцах:

— В какую еще гостиницу? Там и с паспортом-то не для всякого место найдется, бронь нужна, а у нее вот — цидулька из сельсовета! — Он потряс справкой, написанной на листке, вырванном из обыкновенной школьной тетрадки. — Ты что, маленький, не соображаешь совсем? Не в деревне родился? Нет, тут нужно другое решение искать…

— А если на вокзал? — подумав, сказал тот милиционер, который был постарше и носил на груди загадочные знаки отличия. — Не одна ведь она там такая…

Дежурный медленно посветлел.

— О, — сказал он, взвесив все «за» и «против». — Это мысль! Сейчас я с их дежурным соединюсь, потолкуем, — он потянулся к телефонной трубке, — думаю, договоримся! А вы, гражданочка, ничего, — обернулся он к старухе, — вы кушайте себе! Сейчас мы вас устроим.

Вслед за дежурным переключили внимание на старуху и другие милиционеры. Тот, что постарше, привстав на носки, заглянул в ее чемоданчик. Увидел там порожнюю бутылку и стакан, но ничего не сказал, отошел в сторону. Старуха поперхнулась, но быстро оправилась — стоило только пожилому милиционеру отойти. Глаз у него, наверное, был тяжелый. Есть такие люди: от одного взгляда молоко прокисает. Старуха жевала мягкий и вкусный бублик, запивая его очень сладким чаем, и все косилась на костяшки домино. У них была затейливая обратная сторона — как на вышитом полотенце, только черная.

Дежурный старший лейтенант положил трубку на рычаги и потер руки, как с морозца. Все поняли: пор-рядок, договорился, — и весело переглянулись.

Упругий ветер забил старухе рот и уши.

— Ну вот, бабка, — наклонясь к ней, прокричал милиционер, который сидел на высоком седле, сзади. — Домой вернешься, хвалиться будешь: на мотоцикле, мол, меня милиция московская катала!

— С ветерком! — подхватил, оглядываясь, другой, в крагах, водитель.

Старуха ничего толком не расслышала, но кивнула — на всякий случай. Глаза она держала плотно закрытыми. Сердце замирало от страха и быстрой езды.

Ехали недолго и привезли ее на другой вокзал — не на тот, на который она приехала днем, в жару, — но этого она, ошеломленная лихой милицейской ездой, не заметила. Милиционеры, отстегнув брезентовую полость коляски, высадили ее на твердую землю, на асфальт, сунули в руки чемоданчик и ввели ее в ярко освещенный, гудящий, словно улей, зал, полный запахов человеческих тел и — почему-то — сырых овчин.

Народу в зале было видимо-невидимо, и растерянная старуха даже попятилась. Но милиционеры быстренько огляделись и повлекли ее к длинному ряду скамей, на которых сидел, вел длинные разговоры, закусывал с газеток и, разувшись, спал усталый транзитный люд.

Милиционер, примерившись и выбрав, потряс одного из спящих за плечо:

— Ну-ка, подвинься!

Спавший проснулся. Сначала дрогнули его веки, потом сам он проворно поджал под себя ноги в синих заскорузлых носках и сел, протирая глаза кулаками.

— Бабушку вот с тобой рядом посадим, — с грубоватым добродушием сообщил ему милиционер. — А ты гляди тут, брат, не обидь старушку!

— Очень мило! — Разбуженный человек прямо через глубоко надвинутую кепку поскреб в затылке. — Ну, раз так, садись, божий одуванчик.

Старуха робко взглянула на милиционеров и, поскольку те не возражали, села. Старший милиционер на всякий случай погрозил человеку в кепке пальцем и повернулся, чтобы уйти, но тут к нему, привычно скользя по разноцветным, потертым плиткам, которыми был выстлан вокзальный пол, подскочил другой милиционер — молоденький, местный.