Николай Студеникин - Перед уходом

Кепка, щурясь, поглядела старухе вслед и, как и раньше, закинув руки за голову, блаженно растянулась по всей длине скамейки. Женщина, которая спала, положив голову на пузатый рюкзак со множеством карманов и застежек, подняла вдруг встрепанную голову, скомкала сползший с плеч платочек.

— Иди носки сполосни, фигура, — голосом, хриплым со сна, посоветовала она. — Воняешь тут… И старуху согнал, бесстыдник! Совесть есть?

— Есть! Все есть. Только счастья нету!

Человек в кепке недовольно дрыгнул ногой. Он мог бы, конечно, и по-другому, похлеще ответить этой женщине, которая сует нос не в свои дела, но вовремя заметил рядом с ней огромного человека и раздумал затевать ссору. Гигант спал, по-детски приоткрыв рот и далеко вытянув ноги в светлых пыльных сандалиях. На его выпуклой груди покоился внушительный, перевитый голубыми венами кулак. Полусжатый, он поднимался и опускался вместе с грудью. Кроме вен на нем еще голубела татуировка: корабельный якорь, перевитый цепью, и год рождения — 1929.

«Трафареткой колол, — квалифицированно определил человек в кепке, проникаясь невольным почтением к гиганту. — Ровесник мой, годок. А здоров! Такой звезданет — костей не соберешь. И как он живет с такой, терпит?»

И, довольный тем, что не ввязался в перебранку с вредной бабой, избежал неприятных последствий, человек в кепке улегся поудобнее и потянул на голову полу пиджачка. Пожилые, чем-то озабоченные работницы в синих халатах, не обращая на пассажиров ровно никакого внимания, возили по полу какие-то таинственные машины. Машины натужно гудели и оставляли за собой широкие мокрые следы. За ними, вяло изгибаясь, тянулись толстые, как змеи, черные провода.

Из последних сил старуха оттолкнула от себя тяжелую, неподатливую дверь и очутилась в огромной, мрачной комнате без мебели и окон. Вдоль стен стояли, сидели на чемоданах и корточках мужики — все с папиросками в зубах. Густой сизый дым без жалости ел глаза. Женщин не было.

— Куда прешь, старая? — спросил один из мужиков, смачно сплюнув прямо себе под ноги. — На выход — там! Заблудилась? Или ты того — покурить захотела?

Вокруг засмеялись.

— Не, она насчет горшка, — сказал кто-то.

Старуха, не помня себя, выбежала вон и очутилась под открытым небом. Множество разнообразных фонарей разгоняло тьму. Свежий воздух опьянил старуху. Нет, стриженый, в кепке, не обманул ее. Носами к вокзалу и вправду стояли длинные зеленые поезда с погасшими фарами во лбах. Они, казалось, спали. «До утра ли?» — мелькнула у старухи мысль, но обратиться за подтверждением было не к кому. Вагоны были тускло освещены, и сквозь запыленные стекла старуха увидела желтые, как яичный желток, скамейки, которые сулили покой.

Она прибавила шагу. Будь что будет! В темном и широком тамбуре, куда она, поколебавшись, вошла, с ней столкнулся кряжистый парень в распущенном галстуке. Он дохнул на нее сладким перегаром. Старуха отшатнулась в испуге, но парень уже ловко облапил ее плечи. От страха старуха обмякла и зажмурила глаза. Где вы, милиционеры?

— Поезд дальше не пойдет, просьба освободить вагоны, — рявкнул парень ей в самое ухо. — Слезайте, граждане, приехали, конец! Куда бог несет, а, мать? Чего забыла?

И парень, не дожидаясь ответа, гулко расхохотался.

— Так отдохнуть, ночь на дворе, — созналась испуганная старуха. — Совет дали, что вроде можно… до утра…

— Эге! — Парень задумчиво поскреб подбородок. — А ты, стало быть, гость столицы?

Старуха кивнула поспешно:

— Гость, гость…

— И ночевать тебе, стало быть, негде, раз ты, хоть и гость, в электричку лезешь?

Старуха кивнула еще раз.

— Эге, — повторил парень. Подняв подбородок, он кое-как затянул на шее узел галстука. — А чемодан у тебя, я гляжу, хорош! Гремит, как… как черт знает что. Испугаться можно. Тэ-ек… — Он немного постоял, молча шевеля губами, и, видимо, решил для себя нечто важное. — Пошли!

Сопротивление, которое пыталась оказать ему старуха, было сломлено без особых усилий.

— Пошли-пошли, не бойся! Не съем. Тоща ты больно, мать. А? Хвораешь, к профессорам прикатила?

— Не, — сказала старуха. — Я — жалобу…

— А чего худая тогда?

Старуха потрогала пиджак на плоской своей груди.

— Так ить работаем, — смутилась она, будто молоденькая. — Откуда жиру-то быть?

Переговариваясь так, старуха и парень остановились под синим фонарем. Фонарь вверху гудел, как примус, — будто бы сердился. Старуха неловко усмехнулась, стесняясь собственной худобы, и парня поразило то, что все передние зубы у нее оказались на месте, целы. И не вставные, а свои.