Николай Студеникин - Перед уходом

— Разбуди его. Кто это днем спит? Поговорить надо. Ведь не пьяный же он, нет?

— Что ты? Господь с тобой! — шепотом уверяла его мать. — Да рази б я допустила?.. Да что случилось-то? — заметно волнуясь, спросила она. — Набедокурил? Айнцвая отлупил, что ль? Матери-то родной скажи!

— Айнцвая? Серегу? Э, нет, не спеши! Тут похитрей история получилась. С применением технических средств, — вздохнул Иван Поликарпович и, обнажив голову с сырыми от пота серыми волосами, помахал фуражкой, как веером.

Наташа торопливо одернула платье.

— Разбуди, — покосилась на нее мать, но Витька, всклокоченный и недовольный, сам показался за спиной сестры:

— Ну, чего, граждане, зудите, чего делите? — Он зевнул, потянулся до хруста в костях и потер глаза кулаками. — Здорово, Иван Поликарпыч! Как жизнь молодая?

— Помаленьку, Витя, спасибо, ничего. А вот врачи после обеда спать запрещают. Не слыхал? Холестерин, говорят, а потом и того — склероз. Учти!

— Учту, — пообещал Витька и, почесывая широкую спину, побрел туда, где они с Наташей, соблюдая все обряды, зарыли когда-то половинку бублика — дар Мани-чепурной.

Паслен там буйно рос и сейчас. Наташа вспомнила, что в детстве они жадно поедали черные ягодки, и покосилась на гостя, засмущавшись. А тот терпеливо и безмолвно подождал, пока вернется Витька, пока он напьется, высоко подняв ведро и расплескивая воду себе на грудь с треугольничком загорелой кожи, и лишь тогда осведомился, таинственно понизив голос:

— Чем открывал-то?

Мать и Наташа непонимающе переглянулись. Тревога овладела обеими. Власть к добру сама на дом не приходит. Что он натворил минувшей ночью, их сын и брат?

— Подручными средствами, — Витька-то сразу догадался, о чем речь. — Знаешь, Иван Поликарпыч, как в армии: есть штатные средства, за них ротный старшина ответ несет, бережет казенное имущество пуще глаза, а есть подручные: что на дороге подобрал, то и годится, спасибо за смекалку, валяй и дальше так. Подручными, Иван Поликарпыч! Штатных-то не было при себе…

— Знаю, — ответил участковый. — Знаю. Я в армии, Витя, тоже, было дело, немножко послужил. Семь годков! Как раз в звании старшины домой вернулся. Два ранения имею. Так поверишь или след показать? Через Днепр, между прочим, на подручных переправлялся, когда Киев, мать городов русских, у немцев назад брали. Штатных не было, Витя, при себе.

Витька опустил лохматую голову:

— Не обижайся, Поликарпыч! К слову пришлось.

— Да хоть ты сам, идол деревянный, скажи, чего натворил вчера? — запричитала мать, едва не плача, и кулаком ударила Витьку по спине. Потом, осененная внезапной догадкой, замерла: — Неужели Пал Николаич… его рука?

Предположение, конечно, нелепое, но… кто его знает? При отношениях, которые сложились у Витьки с тестем…

— Ладно, погоди шуметь, — жестом остановил мать участковый. — А зря ты, Витя, тратил силу и смекалку. Сегодня утром все окошко поменяли, вышел срок.

— И вешать не надо было, — сказал Витька.

— А указ? — напомнил участковый. — Указ от девятнадцатого июня прошлого года. Не знаком? — Он надел фуражку. — Пройдемся! Могу ознакомить.

— А что? — расхрабрился Витька. — Пошли!

Но мать схватила его за руку:

— Никуда ты не пойдешь!

— Тогда пускай в другом месте почитает, — неожиданно согласился участковый. — А еще лучше, если вы его всей семьей, вслух. С карандашиком. Оч-чень было бы полезно!

— Который насчет пьянства? — прозорливо предположила мать, отпуская Витькину руку.

— Вот-вот! А также насчет изготовления, хранения, сбыта и покупки. Арака, — участковый начал загибать пальцы, — чача, тутовая водка, самогон наш свекольно-сахарный…

— Тутовая? — подивился Витька. — Нет, тутовой не пробовал. Цуйку у молдаван пил, вина домашние — хоть залейся. Я в Одесском округе… А тутовая… нет, не довелось!

— Но Серегу не тронь! — Низкорослый участковый вдруг посуровел. — Он тоже оштрафован, с него хватит. Не веришь? Да вот хоть мать спроси.

— Оштрахован, — фыркнула мать. — Сравнил! Его на десятку, а меня — на сто рублей!

— Ага! Значит, и его? — Витька улыбнулся, застегнул сырую рубаху на груди, пригладил волосы. — Не знал, не знал… Я думал: вы ему — наоборот — заплатили!

Вчера вечером они с Тонькой долго гуляли по селу, выбирая проулки потемнее, — ждали, когда заснут Тонькины старики. Тонька висла у него на руке, шептала: «Купила телевизор им… себе на горюшко!» А когда очутились у клуба, окруженного, будто облаком, ревом по-плохому громкого оркестра, остановились у «Окна сатиры». Витька долго разглядывал толстую тетку, нарисованную в обнимку с граненой бутылью — подобие громадного чернильного пузырька. Даже спички зажигал, чтоб лучше видеть, но узнать родную мать в гуашевой тетке было трудновато.