Сигурд Хёль - Заколдованный круг

— Я тебе надоела! Я знаю.

Они оба унижались. Она умоляла его приласкать ее, и, случалось, он вынужден был думать о другой женщине, чтобы захотеть ее, а именно о той, другой, он ни за что на свете не должен был так думать.

Ховард понимал, что так долго продолжаться не может. Он многое передумал в поисках выхода, но ничего не приходило на ум. Сентябрь был на исходе, в доме ему опостылело, и, когда он не мог придумать себе работы в поле, он задерживался в конюшне или на сеновале.

Как-то в субботу, когда он был в дровянике, ему вдруг показалось, что он нашел решение.

Что, если поговорить с пастором Тюрманном и его супругой и попросить их взять Кьерсти в дом, чтоб она поучилась вести хозяйство? В селении многие так поступали. Дочка Ханса Нурбю одну зиму жила в доме самого барона Русенкрантца. Поговаривали, что она даже обручилась там, но Нурбю сразу же пресек это дело, ему не нужен зять, что день-деньской корпит за конторкой. Теперь девчонка ходит с красными и распухшими от слез глазами.

Не обязательно должно случиться то же и с Кьерсти. Впрочем, в доме пастора и подходящего мужчины не найдется, это-то уж он знал. Хотя молодые парни и девушки везде найдут в кого влюбиться…

Досадно только, что пастор Тюрманн так сдал за осень, он лежал с астмой, и еще какую-то хворь у него нашли, и капеллан, господин Пэус, вынужден был взять на себя службу. Он женился на фрёкен Лисе уже много лет назад, но, видно, не захотел искать себе новый приход, раз уж пастор Тюрманн так немощен.

На другой день господин Пэус как раз приехал в Нурбюгду читать воскресную проповедь, и Ховард сразу же переговорил с ним. Но капеллан ответил, что господин Тюрманн действительно плох, целыми днями лежит и видится только с супругой.

Ховард прикинул: не съездить ли на Завод потолковать с заводчиком…

От этой мысли он тут же отказался. Это-то во всяком случае невозможно. Лучше уж он съездит на днях к пастору и поговорит с фру Марен Софией.

Но раньше надо бы обсудить дело с Рённев, хотя Ховард и не сомневался, что она согласится.

И еще раньше обсудить дело с Кьерсти. Не отправлять же ее к пастору против воли.

Беда только, что Кьерсти снова стала его избегать, как и в самое первое время, когда он только появился на хуторе. Он никогда не оставался с ней с глазу на глаз.

«Если бы только была Мари!» — сокрушался он.

Но Мари давным-давно умерла.

Так все и шло, пока не стало слишком поздно.

Как-то вечером после ужина Ховард сидел в кухне и строгал топорище. Рённев стояла у очага и только что разожгла смолистые лучинки. Кьерсти со скотницей находилась в хлеву — вот-вот должна была отелиться корова шведской породы.

Ховард собирался вечером поговорить разом и с Рённев и с Кьерсти, тянуть дальше было нельзя. И если они хоть в этом одном сумеют прийти к согласию, то утром он поскачет к пастору и договорится с фру Марен Софией и с господином Тюрманном, как все уладить. Оба ведь знали Кьерсти сызмальства и всегда только с лучшей стороны.

Вошла Кьерсти. Она объявила, что Дагрус отелилась и все прошло благополучно.

Ховард обрадовался и встал, ему не терпелось до разговора с женщинами поглядеть теленка. Тут Рённев что-то резко сказала Кьерсти, и это был один из тех редких случаев, когда Кьерсти ей ответила. Что она сказала, Ховард не слышал, но увидел, как Рённев взбеленилась. И дальше все закрутилось, как во сне. Рённев, коловшая лучину, резко повернулась к Кьерсти и замахнулась на нее большим кухонным ножом. Ховард рванулся вперед и краем глаза успел заметить, как Кьерсти ловко, словно зверек, отскочила к столу. Левой рукой она схватила кухонную доску, а правой — кухонный нож. Глаза ее горели, он подумал: «Ну, сбесились обе!» — и быстро поднял топорище, чтобы принять удар, откуда бы он ни пришелся. Рённев, которой, видно, показалось, будто он хочет на нее броситься, отпрянула назад и наткнулась спиной на железное острие, торчавшее над очагом, — укосину, как они ее называли. Она закричала, грузно упала, растянувшись во весь рост, и так ударилась головой о каменный порожек перед дверью, что даже хруст раздался. Там она и осталась лежать неподвижно. Наклонившись, Ховард увидел, что ее глаза закрыты. Должно быть, она потеряла сознание. Он все время повторял ее имя, но Рённев его не слышала.

Наконец он сообразил, что надо делать, и велел Кьерсти, оцепенело стоявшей в стороне, зажечь свечи, отнести их в комнату и разобрать постель. Потом поднял с пола Рённев, с трудом отнес ее на кровать и раздел. Рённев дышала, но тело ее обмякло, словно к нему прикоснулась смерть. Трудно было поверить, что это Рённев, всегда такая живая и бодрая. Глаза закрыты, дыхание тяжелое и прерывистое.