Джозеф Хеллер - Голд, или Не хуже золота

— Не беспокойся, — заверил его Голд. — Я с большим удовольствием выдам эту мысль за собственную.

— Но с другой стороны, — сказал Ральф, и в голосе его послышалась некоторая обида, — я бы хотел, чтобы и мне отдали должное. Ведь это я придумал.

— Как же мне это сделать? — Голд был сбит с толку. — Как я могу отдать тебе должное в печати, если ты не хочешь, чтобы твое имя упоминалось?

Ответ последовал после секундной паузы:

— А ты бы мог написать, что эта мысль принадлежит представителю?

— Конечно.

— Отлично, Брюс. Все мои семьи будут в восторге. Андреа Коновер вспыхнула, как девочка, когда я передал ей привет от тебя. Она очень хочет тебя увидеть.

— Так когда мне приехать? — спросил Голд.

— Я тебе позвоню в понедельник или вторник, или в среду, четверг или пятницу. А знаешь, Брюс, — заметил Ральф, — единственная дочь Пью Биддла Коновера — это тебе не что-нибудь, на такую девочку не начихаешь.

В намерения Голда никак не входило чихать на нее.

— НУ? — Белл принялась пристально разглядывать его, когда он вернулся на кухню, чтобы закончить обед. Дина тоже не сводила с него глаз.

— Может быть, мне на следующей неделе придется съездить в Вашингтон. Их интересует мое мнение по одному вопросу.

Белл была вовсе не глупа.

— Это по поводу работы?

— Это должно храниться в тайне, — тем же назидательным тоном ответил он. Белл пожала плечами.

— А кому я могу сказать? Твоей семье?

Лицо Дины засияло.

— Я скажу Лео Либерману. Вот уж его папочка станет завидовать.

— А если что-нибудь не сложится, — спросил Голд, — и я ничего не получу?

— Тогда я им скажу, — ответила Белл, — что ты отказался.

— Что я отказался поступиться принципами?

— Конечно, — сказала Белл.

— И я скажу то же самое, — заявила Дина.

— Да, — признался он. — Речь пойдет о работе в правительственной администрации. — Позднее в тот же вечер в их комнате он сказал Белл: — А мне казалось, ты не хочешь, чтобы я соглашался на работу в Вашингтоне. Ты ведь сказала, что не поедешь туда.

Белл ответила:

— А я и не поеду.

— И не передумаешь?

— Ни в коем случае.

Они спали в разных кроватях, между которыми стоял ночной столик. Он перебрался к ней.

ГОЛД прикончил свой мартини, чувствуя себя, как на иголках — он испытывал нечто похожее на досаду из за того, что женщина, с которой он обедает, всего лишь его сестра.

— Эстер говорит, что ты пишешь книгу о евреях, — сказала Джоанни. Голд ждал, когда ему принесут отварную лососину с салатом из огурцов и зеленым майонезом. Они обедали в «Сент-Реджис», и платить собиралась она. У высокой и загорелой, в яркой одежде Джоанни была гибкая фигура и искусно подкрашенные прядями волосы.

— Эстер?

— Она обязательно звонит раза два в месяц, — сказала Джоанни. — А говорить ей не о чем. Джерри не очень рад этой книге.

— Ты поэтому прилетела в Нью-Йорк?

Она покачала головой.

— Он хочет знать, почему ты не можешь написать о чем-нибудь другом.

— У меня не такой уж большой выбор, Джоанни.

— Тони, — поправила она его.

— А что его беспокоит?

— Мы потратили столько времени в Калифорнии, пытаясь забыть, что мы евреи. Эта была одна из причин, по которой его семья и сменила фамилию.

— На Финк?

— Раньше они были Финкельман. Джерри много жертвует обеим политическим партиям. Он считает, что у него теперь неплохие шансы стать судьей.

— Но ведь Джерри не юрист?

— Там не обязательно быть юристом, чтобы стать судьей, — объяснила Джоанни. — По крайней мере так они ему говорят, когда приходят за деньгами.

— Вы в Южной Калифорнии молитесь всем богам, — пошутил Голд.

— Религия тут не при чем, — возразила она. — Мы взяли себе за правило никогда не молиться. — Она без всякого аппетита клевала свою половинную порцию салата. — Вчера я видела папу.

Голду ужасно не хотелось спрашивать.

— Как он? — нехотя спросил он.

— Потихоньку. — Она грустно улыбнулась. — Он по-прежнему считает, что это из-за него я уехала из дому. Он говорит, что вы хотите заставить его купить кондоминиум во Флориде, чтобы он оставался там круглый год. Я сказала ему, чтобы он делал так, как говорит Сид.

— Мы увидимся с ним завтра, — без энтузиазма сказал Голд. Он отложил вилку и почувствовал, как у него запылали щеки. — Господи ты Боже мой, Джоанни…

— Тони.

— … ты не представляешь, что это такое — иметь его под боком. Он все еще считает, что мы одна семья, а он — ее голова. Он помыкает мной, как мальчишкой. Ни у меня, ни у кого другого нет времени по три-четыре раза в неделю ездить на семейные обеды. Мы не пылаем друг к другу такой уж горячей любовью. У нас теперь свои семьи, и мы хотим встречаться совсем с другими людьми. Забрала бы ты его ненадолго в Калифорнию…