Джозеф Хеллер - Голд, или Не хуже золота

— Я не писал никакого отчета.

— Вот это-то мне и понравилось в нем больше всего. Работаете над чем-нибудь новеньким?

— Я думаю написать книгу о Генри Киссинджере.

— Зачем попусту тратить время? Эта тема больше уже никого не интересует. Напишите книгу обо мне. Голд, вы мне нравитесь. Вы мне здорово напоминаете этого знаменитого техасского певца, что поет в стиле кантри. Я от него без ума. Парень называет себя Курчавый Фридман, Настоящий Техасский Еврей. Он поумнее вас, но вы мне нравитесь больше. Я немного побаивался, что у вас в вашей решимости тратить время на борьбу с неизбежным возникнет желание сказать что-нибудь от себя.

— Последнее время я противлюсь этой решимости, сэр, — сказал Голд с покорным почтением. — Я следовал вашему совету, Губернатор, и теперь не суюсь ни во что механическое и не пинаю ничего неодушевленного.

Губернатор прижал салфетку к губам и откинулся к спинке стула.

— Что вы делаете в Вашингтоне, Голди? Любой, приезжающий сюда больше одного раза, преследует какие-то цели.

Ответ Голда был мольбой о помощи. — Мне обещали пост в кабинете, Губернатор. Но мне никак не удается встретиться с президентом.

— Бог ты мой, — сказал Губернатор, — вы можете встретиться с ним сегодня на посольском балу.

— Я никак не могу получить приглашение.

— Хомер, дай Голду приглашение на посольский бал, — сказал Губернатор. — И позвони в комитет, скажи им, что он будет. — У Хомера почти по всем карманам были рассованы пачки приглашений на посольский бал. Голд почувствовал, как крепкая рука Губернатора снова опустилась на его плечо. — Голд, у каждого еврея должен быть друг — большой человек, настоящий американец, а у каждого добившегося успеха американца должен быть свой еврей. Я большой человек, Голд, и я желаю быть вашим другом.

— Я буду поддерживать вас, Губернатор, — сказал Голд, — в любом деле, которому вы пожелаете себя посвятить.

— Отлично, — сказал Губернатор. — Вы такой народ — быстро усваиваете уроки. Некоторое время назад у меня была стычка с одним вашим единоверцем.

— У меня нет веры, — сказал Голд.

— С этим Генри Киссинджером, — продолжал Губернатор, не обратив внимания на оборонительный маневр Голда. — Смешной парень с этаким носярой и ртом-жужжальником. У него волосы были, как у Курчавого Фридмана, только Курчавый поумнее. Он заработал себе репутацию клеветника и острослова на чужой счет. — Губернатор прервался, чтобы издать басистый задумчивый смешок, а потом не торопясь продолжил. — Ведь это он грохнулся на колени с Никсоном, чтобы помолиться Богу на коврике! Я чуть со смеху не помер, когда услышал об этом, и сразу же устроил у себя на ранчо пикник на семнадцать тысяч человек, чтобы отметить это событие. Помолись Богу, сказал Никсон, и он принялся молиться Богу. Мне-то кажется, что его богом был Никсон. Слушайте, Голд, что, евреи всегда..?

— Нет, сэр. Никогда.

— А я и не знал, — сказал Губернатор. — Единственный еврей, которого я видел на коленях, была девушка, она била поклоны перед дверями нашего студенческого общежития, потому что иначе мы ее к себе не пускали. А потом он подал иск на двух этих замечательных ребят, которые про все и написали. Хомер, что он там о них сказал?

— Сказал, что им не хватает порядочности и человечности, Губернатор, — сказал Хомер.

— Подал на этих замечательных ребят, Вудворда и Бернстайна, иск за то, что им не хватает порядочности и человечности, и это после того, как сам, вероятно, и распустил слух об этой истории. А я вот его разоблачил, когда он сделал крупную ошибку, — сообщил прессе, что иногда чувствует себя одиноким ковбоем, въезжающим на коне в город, чтобы навести там порядок. Ну и, как вы можете себе представить, ковбои в моем штате отнеслись к этому заявлению не очень благосклонно. Половина моих избирателей хотела устроить на него охоту с арканом. Я потребовал у него объяснений на заседании Совета национальной безопасности. Я тогда был там каким-то секретарем или чем-то в этом роде, и я сказал ему: «Голд…»

— Голд это я, сэр, — поправил его Голд.

— Невелика разница. Вы, ребята, для меня все на одно лицо. Я ему сказал, что из него такой же ковбой, как из говна шницель. Ковбои не бывают коротышками, они не бывают пузатыми и не говорят с еврейским акцентом, сказал я ему. А он мне в ответ: «Это не евг’ейский акцент, а гег’манский».

Голд отчаянно пытался скрыть свое волнение. — Он так и сказал, Губернатор? Он сказал, что у него не еврейский акцент?