Андрей Иванов - Бизар

От фонтана шла приятная волна прохлады. Журчание успокаивало. Мы тянули сигареты и переговаривались. Мечтали. Влас говорил, что все-таки предпочел бы Испанию, какой-нибудь остров, или еще что-нибудь такое, экзотическое. Я хотел только одного: чтобы судорога, которая меня держала все эти годы, отпустила, чтобы перестало биться сердце, как суматошная летучая мышь. И вдруг – отошло. Я вытянулся на скамейке, откинул голову, закрыл глаза. Париж…

Следак объявил мне, что я поднял сейф на сто тысяч. Были предъявлены документы, отпечатки пальцев были сняты с предметов, перечисленных в невообразимом количестве. Показания свидетелей (соседи-алкоголики), необыкновенно подробные описания… детали, детали… Следак хорохорился, распинался, игриво с ходу предложил пойти на сделку:

– Я все знаю, все знаю… Ты мне сейчас подробно рассказываешь об отмывке денег, а я тебя выпускаю. Но если ты не подпишешь признание, у меня нет к тебе претензий. Документ-то, если ты хоть чуть-чуть соображаешь, сфабрикован. Але, – пощелкал пальцами, – смотри мне в глаза, я с тобой говорю. Так вот, тут, при всей пестроте дела, нет никаких весомых фактов. Такое стыдно передавать в суд. Я не могу тебя задержать более чем на десять суток. И если ты не подписываешь, я тебя выпускаю. Как и предполагалось… Так и было задумано… Затем оно и сфабриковано, чтобы тебя всего только поймать. Тебя и твоего дружка, Власа. Где он сейчас, кстати? Кинул тебя и растворился? Это не первый случай. Найдем, никуда не денется. Вот пойми одну вещь. Нас использовали как обычных ищеек. Кинули нам дело – ищите! Дали на лапу, не без этого, а что делать? Попросили придумать дельце вместе с Попиком, чтобы мы, идиоты, тебя изловили… Он приходил, сидел тут, стонал, плакал – диабет, геморрой, сто тысяч из сейфа, все такое! Мы свое дело сделали, поймали тебя, зайчика, а там что будет дальше, это уже нас не касается, потому что держать мы тебя не можем. Тут не за что держать. Ты в отказ, нам предъявить нечего, прокурор нас на смех поднимет, а мы и довольны, руками развели, тебя выпустили, а там, на улице, тебя ждут. Понимаешь? – Молчу. Продолжает: – Для начала я просто хочу, чтоб ты оценил размеры проблемы, в которую ты вляпался, дорогой мой. Ты не понимаешь… Ты думаешь, ну там поиграли в игры, ну там пожили в публичке, открыли фирму, сняли бабло, ну дали промаху, ну мало ли… дадут там условно… Ан нет! Ты еще не понимаешь, что ты натворил, мальчик. Не понимаешь. Вы с Власом открыли фирму, через которую прошло около двадцати миллионов! Куда? Мне интересно, что ты скажешь о последнем, очень большом переводе, миллион сто тысяч? У? Да, миллион сто тысяч! Сто тысяч были сняты в Таллине, а миллион ушел в Ригу, где действительный директор фирмы, воспользовавшись правом подписи, получил его, имея при себе все необходимые документы, включая печать, получил и испарился, а? Что скажешь? Сюрприз, не так ли? Сколько ты получил? Сто тысяч? Пятьдесят? Ты думаешь, раз у тебя шишка на голове – тюкнули по башке, – так сразу не виновен? Отмажешься? Закосишь? Не выйдет! Будешь отвечать за весь миллион! Ты никогда не выплатишь этих денег. Ты даже десять тысяч в месяц заработать не мог! Ты же поэт. Фантазер. Фуфло! И вдруг такая реальность… Назови мне фирмы, компании и имена клиентов, делавших переводы на вашу фирму! Все! Подробно. По чьей инициативе была открыта фирма… С какой целью и так далее… Он включил диктофон…

…выключил. Осклабился, дал сигарету, сам закурил, сказал с грустью клоуна в голосе, что он – жалкий коррумпированный мент, такие цепи, как у него на шее, на зарплату себе не купишь; он рисовался – сказал, что использует пленку в своих собственных целях, потому что что-то законно тут сделать не представляется возможным, так как все – продажные свиньи и у старика все щели замазаны; сказал, что меня не должно волновать, в каких целях он использует пленку, мне не следует волноваться вообще; он сказал, что сейчас эта пленка для него и для меня станет оружием, меня эта пленка спасет, а его озолотит немного; по истечении десяти дней он меня выпустит, только тогда, когда он посчитает нужным, никто знать не будет, он берет на себя ответственность. С этого момента я для него ценный материал, который ему нужен живым. Это обычная сделка. Я предоставляю ему информацию – он мне возвращает жизнь. Все честно. Никто никому ничего не должен. Старик сам хвост прижмет. Когда следак поговорит с прокурором и комиссаром о том, что тот вытворяет и какие лица через его подставные фирмы отмывают бабло, хм, хм, хм, вот тогда посмотрим, кто начнет хвататься за соломинку.