Андрей Иванов - Бизар

Меня все чаще навещали дурные предчувствия. Иногда, после продолжительного разговора, если Влас вдруг выходил с кухни (ночами сидели на кухне), мне начинало мерещиться, что кто-то третий с нами был – мы были не вдвоем, а был еще кто-то, помимо него, кто-то третий, и он почему-то тоже вышел, или если не вышел, то продолжает присутствовать… Я это не придумал себе, а чувствовал: там всегда был свидетель, некто, кто был настолько близко, что мог даже мысли мои слышать. И когда я понимал, что никого, кроме нас с Власом, на кухне не было, меня охватывал мистический ужас. Даже кости хрустели от оцепенения. Страшно было помыслить: кто мог бы тем третьим быть, если был?

Ездили в Карусель. Собиралась целая банда разодетых бритоголовых гундявых ублюдков… Сутенеры и их вышибалы. Я смотрел на них с нескрываемым презрением. Влас меня тихонько одергивал, если я открывал рот («Зубов не досчитаешься», – шипел он мне в ухо.); он на каждом шагу меня перебивал, всех уговаривал пойти в казино, поставить на зеро, залихватски хлопал в ладоши: «А не поставить ли нам всем вместе на зеро?!» – и хохотал. Я передвигался за ними по инерции. Но меня уже как бы не было. Я смотрел на всех глазами мертвеца.

Попик шел на поводу у Власа, но ставил на красное, всегда на красное, пока шарик летел, он манерно поводил плечами от удовольствия, пританцовывал, жмурился, будто по его сальной потной спине бежала дрожь возбуждения. Шарик с треском летит, щекочет нервы; Попик потеет, рычит… Урррр… Пролетел… Он закудахтал от удовольствия: «Не везет!» И кому-то в сторону: «Ой, какие люди! Вот, вылез протрястись…» У него было много знакомых. Его встряхнула игра. Проигрывал. У него выделялся адреналин. Ему нравился гей-дилер. Он говорил, что ездит в Карусель только ради него. Каждый раз его приходилось вытаскивать чуть ли не за шкирку. Он настаивал поиграть с мальчиком в картишки. Влас говорил, что мальчик оберет его до нитки. «Пусть оберет, – сладострастно стонал Попик. – Я домой голый поеду. Мне все равно. Я буду с ним голый играть или посмотрю хотя бы, как мальчик обирает других. Поехали! В кои веки я вылез. У меня интерес, может, есть. Понимаешь? Интерес. Хочу посмотреть, как мальчик карты раскладывает. Ты не хочешь, ну и езжай…» «Костя, скажи ты ему, – обращался Влас за помощью к Костлявому. – Будем грузиться, шеф. Все, будем грузиться. Все, все, поехали…»

Синий «талбот». Синяя ночь. Сентябрь линяет. Дожди вьют веревки. Влас на своих циркулях через лужи вприпрыжку… Синяя тень в желтом свете фонаря. Мертвец с впалыми щеками и серым лицом дает ему пакетик. Триста крон в карман. Через лужи обратно. Намел четыре дорожки, вобрали по одной.

– Только что звонил старый пердун, – стучал зубами Влас. – Фирма закрывается, – шмыгнул носом. – Как-то быстро пролетело это дело, я и не заметил. Последний перевод будет маленьким. Надо брать! Слышь, надо брать! Потом и того не будет! Все! Лавочка закрывается, слышь?

Я сказал, что слышу, мне насрать.

– А мне нет! Мне не насрать… Я три года ждал этого дня! – Он шумно втянул дорожку, пальцами пробежался по крыльям носа. Причмокнул, сказал, что пол-лимона тоже деньги. – И такой суммой можно распорядиться с умом. – Налил мне коньяку, шепнул, что есть варианты. – С умом вложим в дело. В бизнес, а не в рулетку. Все уже продумано и налажено…

Я втянул дорожку, выпил коньяк и остекленел: щекотка в пупке, мерцание в глазах, даже начал похрустывать, как новая купюра.

Влас снова налил и, лезвием делая дорожки на карточке, шептал:

– Нельзя сдаваться, понимаешь? Жизнь такая штука, легко сломаться, слышь? Так бурлаком всю жизнь и проходишь! Таких уродов кинуть сам бог велел! Святое дело! Нельзя отступать! Нельзя сдаваться!

По голове бежали мурашки, все вокруг стало жидким, как от мескалина.

– А кто сказал, что я сдался?.. – услышал я свой голос. – Я и не собирался отступать… мне на деньги насрать, я вот что имел в виду, насрать на деньги, понимаешь?..

Утро…

– Ну, по дорожке и вперед?!

Влас режет ногами асфальт. Побрякивает ключами на пальце. В дипломате документы, печать, телефон. Бреду за ним. Шатает. У входа в банк, солнце лезет в душу.

– Да не стой ты так, как нищий на паперти. Что, сдурел, что ли? Встал перед дверьми банка, руки в брюки, бандит бандитом. Вон присядь в тени на скамейке что ли. Стоит, как медведь-шатун. Я фигею с тебя, ей-богу! Ей-богу!.. – Полный дипломат долларов. – Все на мази. Все как в аптеке. Вечером в Риге будем. Уже ждут. Сейчас машина подъедет. Паспорта начинают лепить. В пятницу в Амстердам двинем или в Париж.