Андрей Иванов - Бизар

Он скривился. Снова налил и выпил. Его перекосило. Так он переживал за меня. Притворство его было столь очевидным, что даже не хотелось говорить… Я мгновенно протрезвел. Все пелены, в которые я нежно кутался, растворились. Я снова был в Дании, в Хускего, в холодном цыганском вагончике, возле дряхлого замка, который заглядывал в наше круглое окошечко, словно подслушивая. На ступе в поле появились огоньки. На крышу падали капли. Тяжелые ветви вязов грозно скреблись в темноте.

– Литература – это свалка, – сказал я. – Такая же свалка, как и любая другая. Как та, возле которой я жил в детстве. А все любители почитать, эти книгочеи, эти эрудиты, эти так называемые профессора, они как те соседи мои, которые постоянно шли и шли на свалку, копались в дерьме. Был у нас сосед, дядя Клим. Без ног, на протезах ковылял на свалку. Брал свою тележку и – прыг-скок, прыг-скок! А потом мимо нашей калитки проходит, встанет и показывает, что нашел… Бабка моя все спрашивала: «Да где ж вы, Клим, находите это все!», а он ей: «Глубже заходить надо, а не по кромке шарить, глубже и копать надо. Искать!» Но ведь это всего лишь свалка… Хануман, чепуха!

– Согласен, – скривился он. – Все есть чепуха. Я просто думал, ты закончил, и я бы задержался, почитал… покурил бы траву… почитал… Но нет… Облом. Ты ничего не написал. Тем более нет смысла задерживаться. Меня уже депрессия давит. К чертям литературу. Лучше расскажи, что там случилось с барахлом Мишеля? Ведь у него были вещи, масса вещей… Куда это делось?

– Барахлишко продается в Коммюнхусе, – ответил я. – Братья устроили распродажу, чтобы покрыть долги за воду и электричество… Он остался должен…

– Он и нам был должен! – воскликнул Ханни. – Ты не забыл им напомнить?

Я сказал, что мне все равно. «Хэх!» – воскликнул он и швырнул в меня коробком, потребовал, чтоб я немедленно отвел его к братьям.

– Ты совершенно не умеешь вести дела! – ругался он, набрасывая куртку. – Как ты будешь жить дальше? Я уже боюсь уезжать… Ты пропадешь! Юдж, оглядись вокруг! Ты – пропащий человек!

– Может, сперва перекусим и допьем вино? – предложил я.

Он согласился. Мы поели, допили первую бутылку и пошли к братьям.

Ночь. Огоньки. Клавесин Фредерика…

Братья, как обычно, ругались. Как всегда из-за киоска, который устроил Фредерик в их доме. Они продавали дешевое немецкое пиво в банках, орешки, очень неплохой табак, чупа-чупсы, шоколадки, всякую дрянь… Фредди выставил все это в кухонном шкафу на полке за стеклом, рядом поставил копилку (громоздкая пластмассовая рыбина), повесил объявление в Коммюнхусе: Вы можете нас поддержать, если найдете для себя что-нибудь в нашем шкафу и купите (ниже шло перечисление, расценки, все как полагается). Такой же прейскурант висел на шкафчике. Иногда ночью, разбуженный сильным похмельем или думами, вызванными письмом матери, я прибегал, бросал монеты в пасть улыбающейся рыбины, брал три пива и табак – и этим скорей помогал Иоакиму ненавидеть Фредерика. Поддерживать их дело означало подливать масла в огонь. Если б бизнес угас, то все затихло бы; если б дело пошло хорошо, то оба примирились бы. Но так как оно не шло, а окончательно угаснуть из-за таких милосердных идиотов, как я, тоже не могло, братья постоянно собачились. Фредди утверждал, что вот-вот – и все пойдет как надо, еще чуть-чуть – и можно будет опять ехать за товаром в Германию. (Я подумывал: не вложить ли?..) Иоаким постоянно требовал, чтоб Фредди поставил дверь в вагончике на кухне и запер ее… или лучше вымел весь этот позор из дома и сорвал объявление в Коммюнхусе. У самого Иоакима рука не поднималась его сорвать.

Двери не было. Из черноты мы вплыли в шахту света, а затем вошли в вагончик – из тишины в бурлящий вулкан. Братья ругались, ревели друг на друга. Иоаким выводил на гитаре козлиное соло, Фредерик иронично переливался клавишными партиями. Они кричали и фонтанировали. Не хватало Джошуа на барабанах. Иоаким отложил гитару в сторону и бросился на нас. Он жестикулировал скрюченными пальцами, как итальянец, у которого вырезал всю семью Голливуд, и кричал:

– Мой младший брат спятил! Выжил из ума! Свихнулся! Его надо напичкать таблетками и спрятать в дурке! Его место в дурке!

Фредерик не отходил от клавесина, он беспомощно хихикал и игриво просил защиты, молил нас спасти его от Иоакима. От этого психопата. Он же психопат. Сейчас он всех нас перестреляет!

Иоаким кричал:

– Мой милый братишка – конченый человек! Он – креветка! Он превращается в настоящего буржуа! – Фредди хихикал и играл, играл, закатывал глаза и подыгрывал Иоакиму, а тот орал: – Посмотрите на него! Запомните его таким, пока у него не заплыла морда, пока не выросло брюхо! Пока он не облысел! Пока не обвисли брюки на его заднице! Запомните его таким, пока он не умер для нас всех! Наслаждайтесь его обществом, пока он не утратил облик человеческий! Потому что скоро он превратится в гнилую картофелину! В гнилой банан! (О! – в восхищении облизывался Фредди, наяривая.) Смотрите на него! Мне стыдно, что это мой брат! Лучше иметь родного брата, который играет в порнофильмах или продает порнуху… или просто что-нибудь продает в Спар-киоске, как робот! Да, робот лучше, чем такой брат! Представляете, что он придумал! Вы только послушайте, что мой гениальный братишка придумал! Фредерик, Фредди, Фред хочет открыть у нас ломбард! Представляете? Фредерик-Фредди-Фред мечтает давать взаймы деньги, брать ценные предметы, золото-серебро или еще что-то, и давать деньги. Фредерик-Фредди-Фред мечтает открыть у нас барахолку и сделать меня посмешищем!