Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

— Да, сеньор.

— Очень рад, что вправил нам мозги. А теперь, когда мы с вами так хорошо понимаем друг друга, извольте ответить на мой вопрос: где письмо?

— Какое письмо?

— Какое же еще? Пахарито де Сото, конечно.

— Я ничего не знаю о…

— Вы не знаете, что Пахарито де Сото написал и отправил письмо в тот же день, когда его убили?

— Вы говорите, его убили?

— Вы же слышали, отвечайте.

— Я слышал о письме, но никогда его не видел.

— У вас действительно его нет?

— Действительно.

— И вам не известно, где оно?

— Нет.

— Ни что в нем написано?

— Да нет же, клянусь вам.

— Похоже, вы говорите правду. Но берегитесь, если солгали. Я не один охочусь за ним, другие тоже не дремлют, только они не станут с вами церемониться, как я. Они сначала прикончат вас, а потом станут искать, не спрашивая, понятно?

— Да.

— Если вдруг что-нибудь услышите, кого-нибудь заподозрите или вспомните хоть что-нибудь в связи с письмом, немедленно сообщите мне. Любое промедление будет стоить вам жизни.

— Хорошо, сеньор.

Комиссар Васкес встал, взял шляпу и направился к двери. Я проводил его и на прощание протянул руку. Он холодно пожал ее.

— Простите меня за мое поведение, — сказал я, — мы все стали очень нервными в эти последние месяцы: слишком много бед свалилось на наши головы. Я, как вы понимаете, не собираюсь тормозить вашу работу.

— Спокойной ночи, — сухо ответил мне комиссар.

Я подождал, пока он спустился вниз по лестнице, вошел в квартиру, запер за собой дверь на ключ и до самого рассвета размышлял над словами комиссара, куря одну за другой сигареты, которые он оставил на столе. Заснул я на заре, забыв завести будильник, и проснулся лишь после одиннадцати. Из соседнего бара позвонил в контору и сказал, что задерживаюсь по срочному делу. Впрочем, я не погрешил против истины. Выпив кофе и просмотрев газеты, я решил почистить ботинки, мысленно рассуждая сам с собой и, по-видимому, слишком бурно жестикулируя, так как поймал на себе насмешливые взгляды прохожих. Заплатив чистильщику ботинок, я направился к дому Леппринсе. Швейцар сообщил мне, что Леппринсе ушел немногим более получаса назад. На мой вопрос, не знает ли он, куда тот пошел, швейцар заговорщицки, словно посвящал в великую тайну, ответил, что Леппринсе поехал в Саррию к вдове Савольты просить руки Марии Росы. Мы расстались, как два конспиратора. Дойдя до Пласа-де-Каталунья, я сел в поезд. В Саррии я побрел вверх по тем же крутым улочкам, по которым несколько месяцев назад двигалась похоронная процессия, провожая в последний путь магната.

В дверях особняка стояли жандармы: привилегия, оставленная властями в память о покойном, что, впрочем, было совершенно излишне: террористы избрали для себя другие мишени. Узнав, кто я такой, меня впустили в дом. Управляющий, рассыпаясь в извинениях, попросил меня отложить встречу с Леппринсе.

— У них сейчас маленькое семейное совещание, сеньор, будьте добры отложить встречу до другого раза.

Я настаивал. Управляющий согласился доложить Леппринсе о моем приходе, но никак не обнадежил меня. Я остался ждать. Леппринсе сразу же вышел ко мне.

— Должно быть, случилось что-то очень важное, раз ты решился побеспокоить меня во время… скажем, серьезного для меня разговора…

— Не знаю, насколько важно то, о чем я вам расскажу, но все же я счел нужным прийти.

Он провел меня в библиотеку. И я рассказал ему о посещении Васкеса, о его раздраженном тоне, умолчав, разумеется, о том, с каким гневом говорил он о нем самом, опасаясь задеть самолюбие Леппринсе.

— Ты правильно сделал, что пришел, — проговорил Леппринсе, выслушав меня.

— Я боялся, что не найду вас потом и будет слишком поздно.

— Я же сказал, ты правильно сделал, что пришел. Но твои страхи напрасны. У Васкеса просто начались галлюцинации от чрезмерной ревности. Во Франции мы называем это «профессиональной подтасовкой».

— В Испании мы это тоже так называем, — послышался вдруг чей-то голос у нас за спинами.

Мы обернулись и увидели комиссара Васкеса собственной персоной. Стоя за ним, управляющий гримасами и жестами давал нам понять, что не мог помешать ему войти. Леппринсе знаком велел слуге удалиться. Мы остались втроем. Леппринсе взял с полки коробку с гаванскими сигарами и предложил комиссару, но тот отказался, улыбнувшись и метнув злобный взгляд в мою сторону.

— Большое спасибо, но у нас с сеньором Мирандой более грубые вкусы, мы предпочитаем сигареты, не так ли?