Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

— Стой! — крикнул ему один из них, судя по зверскому выражению лица, — главарь.

Рабочий остановился. Один из бандитов заглянул в список, без сомнения служивший шпаргалкой в их черном деле.

— Ты — Висенте Пуэнтегарсиа Гарсиа?

— Да, это я.

— Тогда следуй за нами, — потребовали наемные убийцы. Грубо схватив его за руки, поволокли в темный закоулок.

— Не смейте со мной так обращаться! Я простой рабочий!

Но вместо ответа один из бандитов изо всех сил ударил несчастного кулаком в лицо, которое исказилось от боли.

— Врежь ему как следует, — приказал тот, который, судя по всему, был главарем. — Пусть получит сполна.

От боли у несчастного навернулись на глаза слезы, во зверская расправа продолжалась. Удары следовали за ударом. Обессиленный Пуэнтегарсиа упал на землю, обливаясь кровью, почти теряя сознание. Но удары и пинки по-прежнему сыпались на него. Перед глазами Пуэнтегарсии мелькнули ботинки бандитов, он почувствовал, как по телу пробежала судорога, в глазах вспыхнули молнии и поплыли круги.

Жена Пуэнтегарсии, обеспокоенная тем, что долго нет мужа, вышла на балкон и, услышав стоны, словно безумная устремилась на улицу, оглашая ночную тишину рыданиями и душераздирающими воплями. На крики бедной женщины прибежал ночной сторож. Вдвоем они перенесли изуродованное тело рабочего на кровать, которая тут же обагрилась теплой, густой кровью. Пуэнтегарсиа только и смог проговорить: «Презренные трусы! Сволочи!»

На другой день всегда такой пунктуальный, обязательный Висенте Пуэнтегарсиа не явился на работу. Тяжелое состояние помешало ему предупредить товарищей о грозившей им опасности. В последующие ночи жертвами бандитов стали поочередно еще девять рабочих. Полиция, поставленная в известность о нападениях на рабочих, предприняла поиски, но негодяи словно провалились сквозь землю. И хотя все догадывались, кто руководил этой кровавой, позорной расправой, никаких доказательств их причастности к этому делу не имелось. Забастовка была сорвана, и, таким образом, завершилась одна из самых постыдных и отвратительных глав в истории нашего любимого города.

В тот мглистый, унылый октябрь я пробирался по портовому кварталу сквозь густую пелену тумана в таверну «Альфонсо», чтобы передать конверты. В первый раз мне нелегко было найти дорогу, поскольку до этого мы ездили туда с Леппринсе на автомобиле, и я ее не запомнил. Наконец я разыскал таверну. Силачи и цыганка кончали ужинать и очень обрадовались моему приходу. Мария Кораль без грима, одетая просто, как самая обыкновенная швея, не произвела на меня столь чарующего впечатления, как в ту ночь. И все же, должен признаться, улыбка цыганки, ее манера разговаривать по-прежнему приводили меня в смущение.

— Знаешь, ты понравился мне тогда, — заявила она.

Я должен был выполнить свою миссию и потому вручил конверт цыганке.

— А твой хозяин сегодня не придет? — спросила она спокойным тоном.

— Нет. Насколько мне помнится, такого уговора не было.

— Да, но мне было бы приятно увидеть его снова. Передай ему об этом завтра, хорошо?

— Как хочешь.

Во второй раз, когда я пошел в таверну «Альфонсо», я нес уже не один конверт, а два. Мария Кораль взяла их и засмеялась. На прощание она сказала мне:

— Передай своему хозяину, что мы оправдаем его доверие во всех отношениях.

Она послала мне воздушный поцелуй с порога таверны, вызвав тем самым реплики посетителей. В третий раз я застал в таверне силачей вдвоем, уплетавших ужин за обе щеки. Марии Кораль с ними не было.

— Паршивка бросила нас, — заявил один из них. — Смоталась два дня назад.

— Ей же хуже, — утешил его другой. — Посмотрим, как она будет выступать со своим номером одна.

— Нам-то все равно, понимаешь? — сказали они. — Мы и без нее обойдемся. Публика приходит смотреть на нас. Зло берет только, что она так поступила после всего, что мы для нее сделали.

— Мы ведь подобрали ее, умирающей с голоду, в одном из городов, где однажды выступали, понимаешь? Взяли с собой из жалости.

— Если она теперь сунется к нам, мы ей дадим от ворот поворот.

— Не станем больше с ней выступать.

— Ясное дело, не станем.

— Она была?.. А что, собственно, вас связывает с ней? — спросил я.

— Она должна быть нам благодарна, — ответил один из них.

— Вот именно. А вместо благодарности она наплевала на нас, — заключил другой.

Я не стал больше расспрашивать о цыганке, а поинтересовался, как продвигается работа, не в кабаре, разумеется, а та, которую поручил им Леппринсе.