Эдуардо Мендоса - Правда о деле Савольты

— Несколько часов назад?

— Сеньор Парельс был среди гостей на приеме у меня в доме, — пояснил сеньор Леппринсе.

— А не заметили ли вы в его словах и поступках нечто настораживающее вас?

— Не знаю, трудно сказать, — простонал Кортабаньес. — Мы сейчас очень расстроены.

— Позвольте нам подняться и повидать вдову, — попросил Леппринсе, отнюдь не выглядевший расстроенным.

Инспектор немного подумал и ответил:

— Хорошо, можете подняться, но не заходите в квартиру покойного. Вдова у соседей по этажу в квартире напротив. Там полицейский, он вам укажет. И обязательно дождитесь меня. Я скоро вернусь.

Полицейский, стоявший на лестничной площадке, преградил им путь. Он заявил Леппринсе и адвокату, что не велено никого пропускать без разрешения начальства. Но те ответили, что комиссар назначил им здесь свидание, чтобы допросить, так как они были последними, кто видел покойного накануне его смерти. Вежливым, но решительным жестом отстранив растерявшегося полицейского, они вошли в квартиру Парельса. Когда они очутились в кабинете старого финансиста, адвоката охватила нервная дрожь.

— Не могу, не могу, — причитал он, всхлипывая. — Это выше моих сил.

— Ну, пожалуйста, Кортабаньес, я все сделаю сам, у нас больше не будет такой возможности. Помоги мне поставить стол на место. Видишь, здесь нет ни пятен крови, ни чего-либо в этом роде. Помоги, мне одному не справиться.

Они перевернули стол. Ящики оказались незапертыми, и Леппринсе принялся в них рыться, а оцепеневший Кортабаньес смотрел на него, покрывшись мертвенной бледностью, приоткрыв рот.

Бедный Парельс! Если бы кто-нибудь сказал мне в тот вечер, что мы с ним прощаемся навсегда, я бы никогда не поверил! По каким-то необъяснимым причинам, которые мне еще долго не суждено будет понять, он не питал ко мне особой симпатии, хотя я относился к нему с глубоким уважением не только за его ум, но и за его неповторимую индивидуальность, за его обходительность, за его культуру… Теперь уже нет таких людей, как он.

В последний раз мы виделись с ним на том памятном приеме, который Леппринсе устроил в честь короля. Мы с Марией Кораль были в числе приглашенных. Когда мы, испытывая чувство неловкости, преодолевая робость, явились туда, мы еще не знали, что это общественное событие станет одной из важных вех в нашей жизни. И после этого званого ужина отношения между нами станут совсем другими. Но тогда в роскошных залах, среди аромата дорогих духов, шелков и драгоценностей, знакомых лиц промышленников и финансистов, гнусная действительность казалась очень далекой, а ее опасности предотвращенными.

— К Дювалье? Вы очень любезны, сеньор, но вам следует посоветоваться с моим мужем.

— Ради бога, Мария Кораль! — упрекнул я ее в одну из тех редких минут, когда мы остались наедине, вдали от назойливых мужчин. — Не допускай, чтобы с тобой обращались как с кокоткой.

— Кокоткой? — переспросила она, восполняя свое невежество догадливостью, достойной всяческого уважения. — Ты хочешь сказать, изысканной проституткой?

Я кивнул, не переставая хмуриться.

— Но, Хавиер, я ведь и есть проститутка! — весело произнесла она, отвечая улыбкой на подмигивание дряхлого, фатоватого генерала.

Экзотическая красота моей жены привлекла к себе внимание мужчин, едва мы переступили порог дома Леппринсе. Даже самые степенные из них теряли голову в ее присутствии и вели себя с комической развязностью опереточных кавалеров. Я испытывал тщеславие и ревность, которая выводила меня из себя.

— Как жизнь, дружок? Ты чем-то озабочен? — спросил у меня Кортабаньес, подходя с одним из своих клиентов, который ходил за ним по пятам.

— Как видите, — ответил я, показывая на Марию Кораль, которая в эту минуту кокетничала со священником, — теряю время и достоинство.

— Терять может тот, кто что-то имеет! — изрек адвокат. — А как двигаются дела на работе?

— Медленно, но неумолимо, — ответил я как бы в шутку.

— Тогда их следует поторопить, дружок. Сегодня вечером ожидаются важные события.

— Какие же?

— Скоро узнаешь, — произнес он, приглушая голос и прикладывая палец к губам.

— А что вы скажете по поводу войны в Марокко? — вступил в беседу клиент Кортабаньеса, не намереваясь прерывать начатой с адвокатом беседы.

Кортабаньес жестом попросил меня вмешаться в разговор, желая отделаться от назойливого собеседника.

— По-моему, она омерзительна.

— И не говорите, — подхватил клиент, цепляясь за новую жертву, словно утопающий за соломинку. — Просто невероятно! Какая-то горстка черномазых побивает страну, которая завоевала Америку!