Маилис де Керангаль - Чинить живых

Корделия Аул взбила подушку у головы Симона, поправила простыню на груди, задёрнула шторы, закрыла за собой дверь палаты и пошла к приёмному покою отделения, петляя в арабесках коридора, будь проклят этот узкий халат, застёгнутый на все пуговицы: больше всего в этот момент она хотела бы слышать шорох оборок юбки, чувствовать их прикосновения к своим коленям, которые она считала такими нежными и соблазнительными. Не замедляя шага, она засунула руку в карман и выудила мобильный телефон: ни одного сообщения. Ничего. Ничегошеньки. 14:40. Должно быть, он ещё спит. Растянулся на спине, торс обнажён; беспомощный, брошенный. Она улыбнулась. Не звонить.

Натянув колготки, застегнув пуговицы, затянув ремни, они стояли друг против друга на тротуаре, well, well, [57] Ладно-ладно (англ.). я должна идти: ух-х, как поздно; ой, скорее рано? да, бай-бай, поцелуй в щёку, милая улыбка; затем они расстались, как говорится, никто никому ничего не должен, некоторое время двигаясь в одном направлении, а затем каждый растаял в темноте. Сначала Корделия шла очень медленно, стуча каблучками, словно начинающая актриса пятидесятых, узкая юбка-карандаш; она придерживала рукой воротник пальто, прижимая его к горлу; она ни разу не обернулась, честное слово, ни разу, но стоило девушке завернуть за угол, как она принялась кружиться: голова откинута назад, лицо обращено к небу, ветер на щеках, руки раскинуты в стороны, так кружатся танцующие дервиши; потом она прекратила вертеться и снова пустилась в путь, но теперь почти бежала, шла на предельной скорости между громадными зданиями, время от времени перепрыгивая через канавки водостока, казалось, она форсировала бурные ручьи и реки, размахивая руками, которые бились, словно ленты, и холод ночи хлестал её по лицу; ледяной воздух забирался под пальто, сейчас широко распахнутое, — и это было так хорошо: она чувствовала себя красивой, гибкой, стройной, подросшей минимум на двадцать сантиметров; все эти чудесные перемены произошли в ту самую минуту, когда они оба рухнули на мусорные баки, когда его брюки соскользнули с пояса и упали на землю, когда он запустил ей руку между ног, а она приподнялась на цыпочках, балансируя на одной ноге, вторая нога задрана, колено у груди, — прижать его к себе, привлечь поближе: его член уже в ней; языки хозяйничают во рту, как огонь в печи; зубы вонзаются в распухшие губы; Корделия шла и смеялась от счастья; себе она казалась разбитной девицей, искушённой охотницей, одинокой героиней, городской амазонкой, удовлетворяющей любое своё желание и контролирующей все свои поступки; она шагала по ветреным бульварам, по улицам, спящим в пять утра; переходила на бег; не обращала внимания на одинокие автомобили, которые, поравнявшись с ней, притормаживали, стекло опускалось, из салона доносилась нецензурщина, присоединишься к нам, шлюшка?; она пожирала пространство, лесной пожар; Корделия как раз пересекала улицу Этрет а , когда van Криса выскочил на перекрёсток Четырёх Дорог; он проехал слева, почти вплотную к тротуару, и перед глазами у девушки проплыли яркие этикетки, украшающие кузов, ей показалось, будто калифорнийские сёрфингистки в крошечных бикини подмигивают и улыбаются ей, как обретённой сестре; ещё несколько шагов — и она уже была дома, зарылась в пуховое одеяло, закрыла глаза, но не смогла уснуть; она ничего не просила у этого типа, который мучил её уже пять лет, не задала ни одного вопроса — brave girl. [58] Храбрая девица (англ.).

Корделия зашла в кабинет, стеклянные стены которого наводили на мысль об аквариуме, и рухнула на стул. Разом навалилась усталость. По монитору неспешно скользили рыбы-клоуны. Она снова проверила телефон. Ни черта. Of course, [59] Конечно (англ.). ни черта. Но она не нарушит своих правил. Даже за всё золото мира. Как бы быстро она ни говорила и каким бы бодрым ни был её тон, все сказанные слова будут липкими, лживыми, тяжеловесными, и даже кратчайшая фраза выдаст её тоску, её идиотскую сентиментальность. Не обращай внимания; выпей кофе, съешь сухофрукты, проглоти капсулу с пчелиным молочком, только не валяй дурака: выключи ты этот телефон. Чёрт возьми, как же я устала.

Пьер Револь вошёл в тот момент, когда Корделия, открыв «фотобут», [60] «Фотобут» («Photo Booth») — программное обеспечение для видеокамер на компьютерах системы «Макинтош». — Примеч. ред. внимательно изучала фиолетовые пятна у себя на шее и увидела на мониторе человека, заглядывающего ей через плечо, так в метро нескромный читатель изучает газету соседа; она вскрикнула. Вы говорили, что в нашем отделении совсем недавно? Револь стоял прямо у неё за спиной; девушка подскочила, развернулась — от этого движения у неё закружилась голова и перед глазами появилась чёрная пелена, надо что-нибудь съесть; она убрала за уши непослушные пряди, попытка выглядеть опрятнее, собраннее: да, я вышла сюда два дня назад; твёрдой рукой она привела в порядок воротник халата. Мне необходимо поговорить с вами об очень важных вещах, о том, с чем вы здесь столкнётесь. Корделия кивнула: хорошо, прямо сейчас? Это не займёт много времени; это касается того, что произошло совсем недавно в палате, и, надо же, именно в эту секунду в глубине кармана завибрировал мобильный Корделии: бззз, бззз; девушку словно током ударило: о нет, нет, этого не может быть, чёрт побери! Револь присел на краешек стола и начал говорить, голова опущена, руки сложены на груди, ноги скрещены на уровне голени: у того парня, которого вы видели, зафиксирована смерть мозга; бззз, бззз. Револь изъяснялся просто и доходчиво, но его слова казались Корделии фонетическими упражнениями из учебника иностранного языка; она тщетно пыталась сосредоточиться, обратить всё своё внимание на это лицо и открыть свой мозг этому голосу, звучащему в кабинете, — всё происходило так, словно она плыла против течения, боролась с тёплой волной, пробегавшей вдоль её бедра через равные промежутки времени; бззз, бззз; волна облизывала изгиб ноги, проникала в пах; Корделия мужественно сражалась, мечтала вернуться к этому мужчине, к своему начальнику, который, как ей казалось, удаляется от неё всё дальше; его голос звучал всё слабее, словно рядом с ними мчался скорый поезд и его шум заглушал все звуки; чем больше слов произносил Револь, тем хуже их слышала Корделия: так вот, этот молодой человек умер, однако близким родственникам очень трудно смириться со смертью: ведь состояние его тела вводит их в заблуждение, вы меня понимаете? Корделия пыталась слушать: да, выдавила она, словно надула пузырь, я понимаю, но она ничего не понимала, идиотка: складывалось впечатление, что её мозги обратились в паническое бегство; бззз, бззз; теперь едва заметная вибрация телефона порождала эротические вид е ния, фотограммы, [61] Фотограмма — фотохимическое изображение, полученное без использования фотоаппарата: в момент экспозиции свет от предметов не отражается. — Примеч. ред. вырванные из кинофильма, который рассказывает о минувшей ночи: вот приоткрытый, такой чувственный и нежный рот легонько касается её затылка; вот тот же рот обжигает дыханием её лоб, её щёку, её живот; а вот её груди трутся о стену; они покраснели: шершавая поверхность, крошечные вкрапления камня в бетоне, словно тёрка, царапают кожу, а любовник уже пристроился сзади, и её руки обхватывают его ягодицы, чтобы привлечь разгорячённое тело как можно ближе, ещё глубже, ещё сильнее; бззз — последний удар сердца: всё кончено; Корделия даже не моргала; ей пришлось сглотнуть, прежде чем ответить неожиданно резким голосом: да, я всё прекрасно понимаю, последнюю фразу она произнесла так громко и отчётливо, что Револь смерил собеседницу доброжелательным взглядом и подвёл итог: так вот, когда вы оказываете пациенту необходимый уход, вы не должны разговаривать с ним, как вы разговаривали с молодым человеком, у которого зафиксирована смерть мозга: в палате находились его родители, и для них это был ложный сигнал, будто ещё есть надежда, а это противоречит страшной действительности; своим поведением вы ввели их в заблуждение; ваши слова, произнесённые таким будничным тоном, ставят под сомнение то, что хотим донести до них мы, а это жестоко, вы согласны? Да. Корделия сидела как на иголках; она мечтала лишь об одном — чтобы Револь исчез, ну, давай же, уходи, выметайся прямо сейчас; очередное покорное я всё поняла, и вдруг внезапно, никто не мог предвидеть ничего подобного, вскинулась, гордо подняв голову: вы не привлекли меня к работе с пациентом, не описали ситуацию, встретились с родителями без меня, так не работают. Револь изумлённо посмотрел на молодую женщину: а? а как работают? Корделия сделала шаг вперёд и выдала ответ: работают в команде. В комнате повисла тишина; они изучающе смотрели друг на друга, затем врач оказался на ногах: вы очень бледны; вам показали, где кухня? Там есть печенье; хочу предупредить вас: для девушки двенадцатичасовое дежурство в реанимации — это не шутка, бег на длинную дистанцию; надо рассчитывать свои силы. Да-да, ладно. Револь наконец решился покинуть кабинет. Корделия сунула руку в карман. Закрыла глаза, подумала о своей бабушке из Бристоля, с которой она беседовала по вечерам каждое воскресенье, но бабуля не должна звонить: не то время, сказала она, чтобы убедить себя; она с удовольствием произнесла бы какое-нибудь заклинание, прежде чем открыть глаза и прочесть цифры, высветившиеся на экране мобильного; с удовольствием заключила бы пари, как в рулетке, куда покатится шарик; сделала бы какой-нибудь ничего не значащий жест; бросила бы скомканную бумажку в корзину (попадёт или нет?) или просто сыграла бы в орла и решку: не будь дурёхой — что на тебя нашло?