Майк Гейл - Моя легендарная девушка

Когда наступил час нашего второго свидания, мы встретились, как и договорились, у музыкального магазина «Селектадиск». Наши планы в общем и целом сводились к тому, чтобы провести весь день на площади у ратуши, бросая хлебные крошки голубям (это была ее идея). Но случилось иначе. Первое, что она сделала, увидев меня, — крепко обняла и поцеловала так страстно, что у меня буквально подкосились колени. Такое сильное чувство я испытал впервые в жизни. Дальше было еще лучше: она посмотрела мне прямо в глаза и спросила:

— Скажи, я твоя девушка?

А я ответил:

— Да, ты — моя легендарная девушка.

Перед нашим разрывом тоже был поцелуй.

Поцелуй, который вдребезги разбил мои мечты, мои надежды и наши отношения. Этот поцелуй я вспоминал по несколько раз в день. Вспоминал и год, и два спустя. Был день моего рождения, и я только недели две как вернулся в Ноттингем. Агги никуда не уезжала — той весной она окончила университет, а потом все лето проработала официанткой. Мы договорились встретиться у обувного отдела в универмаге «Броадмарш». Когда я пришел, Агги уже была на месте. Не понимаю, почему это меня не насторожило, — она была довольно пунктуальна, но никогда не приходила на свидания раньше времени. В руках у нее ничего не было, но истинное значение этого факта открылось мне много позже.

Мы провели потрясающий вечер, празднуя мое двадцатитрехлетие, — возможно, слишком потрясающий. Мы бродили по магазинам и притворялись, будто только что поженились и теперь обустраиваем наше любовное гнездышко. Мы болтали, шутили, смеялись — я был на вершине блаженства. И неважно, что у меня не было ни работы, ни денег, ни будущего, — я был в гармонии с этим миром. Я был счастлив.

Мы ехали домой на «Фиате» ее матери, я сидел на переднем сиденье рядом с Агги. Не доезжая до своего дома, Агги свернула на Рилстон-роуд и остановила машину в тупике около Крестфилдского парка. Отстегнув ремень безопасности, она поцеловала меня. Ошибки быть не могло — это был прощальный поцелуй.

Этот поцелуй означал: «У нас ничего не получится».

Этот поцелуй говорил: «Мне от этого еще больнее, чем тебе».

Я подумал: «Это Последний Поцелуй».

Она сказала, что уже давно чувствовала, что я жду от нее большего, чем она может мне дать.

Она сказала, что мне нужен кто-то, кто сможет быть со мной всегда.

Она сказала, что она меня все еще любит, но теперь ей кажется, что этого мало.

Она сказала, что ей двадцать один, мне двадцать три, и нам давно пора жить полной жизнью, а мы вместо этого живем по привычке.

Она сказала, что у нее давно уже появилось ощущение, что у нас нет будущего.

Я ничего не сказал.

В пять часов пятнадцать минут я был абсолютно счастлив, меня ожидало безоблачное будущее. В пять часов двадцать семь минут моя жизнь была кончена. Понадобилось всего двадцать минут, чтобы перечеркнуть три года любви.

Я вышел из машины, с грохотом захлопнув дверцу, добрел до ближайшего банкомата, снял пятьдесят фунтов и отправился в «Королевский дуб». Там, несмотря на то, что пьянею я омерзительно быстро, я выпил три двойных порции «Джек Дэниелс», «Малибу» с колой (из любопытства) и двойной джин с тоником (потому что именно джином с тоником я когда-то угощал ее на первом свидании).

Повинуясь минутной прихоти, я взял такси до города и отправился пить дальше, хотя меня два раза вырвало. Около полуночи я оказался в некоем клубе под названием «Веселое место» в компании, где я почти никого не знал. Дальше — все довольно туманно, правда, я точно помню, что как минимум три раза проглатывал чужую выпивку, пока хозяин не видел. Около месяца спустя в универмаге «Теско», где я давил персики, на меня напала разъяренная толстая ирландка, которая несколько дополнила картину. Она утверждала, что была в ту ночь в клубе и что я танцевал с ней под «Dancing Queen» «Аббы», и моя рубашка была расстегнута до пояса. Согласно ее версии происшедшего, через полчаса она нашла меня в кабинке женского туалета. Я лежал, свернувшись калачиком около унитаза, и безутешно рыдал. Моя добрая самаритянка забеспокоилась, что это из-за того, что она отказалась меня поцеловать, вызвала такси и засунула меня на заднее сиденье. Но я все-таки успел облевать ей блузку и сказать, что я ее люблю.

19:45

Когда живешь один, больше всего угнетает и наводит тоску то обстоятельство, что, пока тебя нет дома, там ничего не меняется. Когда в пятницу утром я уходил из квартиры, она напоминала Дрезден после налета Королевской авиации. На полу — открытые чемоданы, а их содержимое разбросано по комнате. Все свободные места заняты картонными коробками со всякой всячиной. Несвежее нижнее белье валяется в самых непредсказуемых местах — на подоконнике, на шкафу, под телефоном, — а все подходящие и неподходящие плоскости заставлены грязной посудой. И теперь, спустя двенадцать часов, картина ничуть не изменилась. Ну, может быть, воздух стал чуть более затхлым и слой пыли на телевизоре — чуть потолще, но в целом — все по-прежнему. Дома, в Ноттингеме, если мне случалось выходить из комнаты хоть на час, в ней непременно что-нибудь менялось. Обычно мама похищала с пола грязное белье, а иногда забредал младший брат, просто так, из любопытства, а однажды даже заглянула бабушка — в рамках небольшого расследования. Вдохновленная репортажем на тему «Молодежь и наркотики» в программе «Утро с Джуди и Ричардом», бабушка решила, что я сплю допоздна и ничего не желаю делать потому, что сижу на игле, курю травку и нюхаю кокс. В поисках вещественных доказательств она обыскала мою комнату, но из всех улик на крэк больше всего походило содержимое желто-голубой баночки с надписью «Миоксил». Бабушка долго настаивала, что ее нужно отнести в «Бутс» [13] Магазин косметики и аксессуаров. , чтобы там проверили, действительно ли это тальк от потливости ног.