Сергей Кузнечихин - БИЧ-Рыба (сборник)

Чертежник наш был подслеповат, стекла в очках толщиной в палец, с такими в солнечную погоду костер без спичек можно развести. Это меня и надоумило. Вырезал из чистой бумаги прямоугольники по размерам углового штампа, аккуратненько наклеил их на чужие чертежи, фаски соскреб бритвочкой, чтобы заплатки в глаза не бросались, обвел жирными рамками, а потом нарисовал на этих заплатках свои штампы. Два часа работы – и все чертежи готовы. Но тонкость потребовалась ювелирная. Постарался.

Приношу свои произведения к чертежнику. Там очередь. Я не спешу. Пусть человек подустанет, стравит давление придирчивости. Одну девушку вперед пропустил, перед второй расшаркался, потом какому-то заполошному типчику, несмотря на его наглость, разрешил без очереди пройти – быстрая вошка первая на гребешок попадает. Но ириску без риску не ухватишь. Захожу. Усаживаюсь перед чертежником, разворачиваю первый лист, чтобы тот лишний раз в наклеенный штамп не заглядывал, быстренько называю группу и фамилию. За чертеж я спокоен, а в себе уверен не очень. Внешность у меня и сейчас-то провокационная, а в те годы особенно подозрительная была, всем почему-то казалось, что я не приспособлен для серьезной работы. И этот туда же. Посмотрел на меня очками, полными сомнения, первый лист не подписал, второй требует. И снова отодвинул, не подписывая. Он молчит, мне лишние волнения. Даже хуже – самая настоящая нервотрепка. По телу мурашки бегают, душу в пятки загоняют… Добрались кое-как до последнего листа. Очки на меня поднял и спрашивает скрипучим голосом:

– А почему такой бледный?

Три ночи не спал, говорю, над чертежами уродовался. Ляпнул и язык прикусил. Надо бы что-нибудь похитрее придумать, да некогда было при таких переживаниях. А ему – понравилось.

– Молодец, – говорит, – не ожидал. Давай зачетку.

Такую просьбу два раза повторять не надо. Подсовываю. Он вписывает зачет убористым почерком, поскольку места мало, а на чертежах выводит размашистые вензеля со всей душевной щедростью. Еще немного, еще чуть-чуть… Душа поет. Но не говори гоп… Еще и бледность моя не успела со щек сойти, а его так называемое золотое перо угораздило зацепиться за край наклеенного штампа. Путные преподаватели давно уже на шариковые ручки перешли – шарик бы прокатился и ничего не почувствовал, – а этот пижон всем новшествам предпочитал китайские самописки.

И сгорел бедный студентик.

Зачетка с автографом чертежника осталась у меня. Но толку-то. На следующее утро вызвали в деканат и сказали, что такие изобретатели позорят звание студента.

Если не считать время, проведенное на уборке картофеля, и зимние каникулы, проучился я в высшем учебном заведении ровно шесть месяцев. Про шестимесячную завивку слышали? Искусственные кудри держатся всего полгода, но волосы после этого редеют и секутся. Одним словом, химия. Похожую процедуру прошел и я, только завивали не волосы, а мозги.

С такими кудряшками и загремел Алексей Лукич в Красную Армию, на самую секретную точку, в объятия старшины Лихобабенко и майора Терещука. Отцы-командиры – народ веселый. Отчимы – еще веселей. Век не забуду солдатского юмора. Но рассказывать об этом не имею права, даже не упрашивайте – бесполезно, потому как служба сверхсекретная была, и, уходя на дембель, подписку давал хранить военную тайну двадцать пять лет. Честное гвардейское!

А если нельзя о службе, но все-таки хочется о чем-то мужском… Может, тогда о рыбалке поговорим?

Когда-то и я карася за крупную рыбу принимал, но стоило выбраться за пределы малой родины да поскитаться по большой – и понял я, что уездный аршин в иных местах и вершком назвать стыдно. Но пока я до этого дорос, столько шишек нахватал и насмешек вытерпел – вспомнить страшно.

И один из уроков, представьте себе, от рыбины получил.

Я как увидел это чудо-юдо, притороченное к велосипедной раме, – дыхание остановилось. Представляете! Хвостище красный, как пожарная лопата, с багажника свисает, башка из-под руля торчит и пасть шире вездеходовской фары, а зубищи, мало того, что в два ряда выставились, так еще и по языку повылезали, и пучина, что у хорошего борова, ведра на два. Я, когда испуг прошел, приподнять попробовал – пуда два, если не больше. Велосипедишко-то, сами понимаете, пустые трубки да колеса дутые – больше трех кило не потянет, значит, остальное на чистый рыбий вес приходится. Тогда-то я и догадался, что передо мной легендарный сибирский хищник – таймень.