Барбара Пим: Несколько зеленых листьев

— Я понимаю, — согласилась Эмма. — Женщина, даже если она счастлива в браке, имеет заботливого мужа и прекрасных детей, может чувствовать себя обделенной… Бывает, она жертвует дому открывавшейся перед ней карьерой пианистки, тележурналистки или даже общественной деятельницы…

Эвис показалось, что Эмма смеется над ней.

— Ну, даже имея семью, не обязательно забывать о себе и собственной работе, — с вызовом сказала Эвис, Вот она, в частности, оказывает большую помощь местным благотворительным организациям. — Но существуют ведь и другие проблемы, — продолжала она, — к примеру, проблема жилищная. Наш теперешний дом стал нам так тесен, в особенности после того, как мама к нам переехала.

— Да, наверное, ведь у вас, как я думаю, — Эмма сделала мысленный подсчет, — не больше четырех спален.

— Правильно. Наша, конечно, затем спальня мальчиков — они сейчас в одной, маленькая комнатка Ханны при входе и мамина — та, что была для гостей.

— Как раз четыре, — сказала Эмма. — Значит, у вас нет спальни для гостей, и если кто-нибудь приезжает…

— Разумеется! Его просто некуда деть!

— А спать в чужой гостиной среди мягких кресел и всех этих торшеров так неудобно…

— У нас в столовой есть раздвижное кресло…

— О, в чужой столовой — это еще неудобнее! Конечно, вы можете выставить маму — понятно, не в буквальном смысле. Как она отнеслась бы к собственному домику в поселке, если бы представился случай, или к новому домику из тех, что строятся возле церкви? Это могло бы разрешить проблему.

Эвис улыбнулась, вспомнив о разговоре, который они затеяли, пригласив Тома на ужин.

— А знаете, как еще можно было бы разрешить эту проблему? — спросила она.

— Видимо, переехать вам в дом побольше, но ведь уезжать из поселка вы не хотите, правда?

— А уезжать и не надо было бы, если бы мы поселились в ректорском доме.

Эвис с такой яростью ударила по нависшей над дорогой ветке, как будто этим она сокрушала самого Тома.

— Но каким образом? Куда бы делся Том, куда бы он переехал? Ведь не в домик же возле церкви…

— Нет, конечно. — И Эвис пустилась в рассуждения об огромных размерах этих старых домов для ректоров и викариев и о предпочтении, которые теперь так часто оказывают священники домам поменьше и поудобнее. Теперь, с отъездом Дафны, для Тома можно подобрать какой-нибудь флигелек или даже что-нибудь в домах общественной застройки. Зачем считать, будто викарии и ректоры неотделимы от этих специально предназначенных для них ветхих и опустелых строений? Это не в духе времени, потому что священники теперь стремятся к более тесной близости со своими прихожанами, хотят жить как все люди, а не изолированно, не обособленно. Господи, да она даже слышала о каком-то священнике в Лондоне, который живет в высотном доме! Эвис уверена, что для Тома счастьем будет переехать.

— Счастьем? Слово «счастье» к нему как-то не подходит, — начала было Эмма, но тут беседа, получившая такой интересный и содержательный поворот, прервалась, и Эвис, указывая на что-то палкой, вскричала:

— Глядите! Там на поляне старуха! Что она — спит? Или плохо ей? Кто это? Уж конечно, не бродяжка, судя по, одежде.

Насколько можно было судить, это была крупная женщина в длинном пальто из какого-то допотопного меха, купленном, видимо, задолго до того, как люди всерьез озаботились охраной пушного зверя, и когда ондатровую шубу можно было купить за каких-нибудь двадцать фунтов. Пальто было распахнуто и открывало для обозрения костюм-джерси сине-коричневой расцветки, дорогой шелковый шарф от «Либерти», чулки из толстой шерсти и короткие, по щиколотку, коричневые сапожки. Под боком у нее была сумочка с перчатками, и то и другое на первый взгляд «весьма приличное»: не пластик, а коричневая кожа. Туалет, вероятно, дополнялся синей фетровой шляпой, но шляпа соскользнула с головы и валялась рядом. Поближе разглядев лежавшую, они увидели, что волосы у нее седые, на глазах очки и что она, кажется, спит. Когда Эвис и Эмма подошли к ней, она словно бы встрепенулась, попыталась отряхнуться и даже привстать, потянулась к сумочке и перчаткам и стала объяснять им, кто она такая и как очутилась в лесу. Однако при этом она выглядела смущенной, расстроенной и, видимо, нуждалась в помощи.

«Вот вам и престарелая для Мартина Шрабсоула, которой, кстати, и Эвис может оказать благодеяние», — подумала Эмма и отправилась за своей машиной.

Телефон зазвонил с пугающей внезапностью, как кажется всякому, кого отрывают от глубоких или неуместных размышлений. Том просматривал Евангелие, готовясь к проповеди, читаемой в последнее воскресенье перед рождественским постом, и думал о том, как управлялся Адам Принс в бытность свою англиканским священником с легендой о пяти ячменных хлебах и двух рыбешках. Что говорил он об этом чуде в своих проповедях и что сказал бы сейчас, так поднаторев в гастрономии.