Барбара Пим: Несколько зеленых листьев

После 1977 года о Барбаре Пим писали немало. Постепенно, благодаря усилиям критиков и литературоведов, у английского читателя сложился образ автора «Превосходных женщин» и «Осеннего квартета» — суховатая, чопорная, ироничная, желчная старая дева, наделенная какой-то поистине фантастической способностью все подмечать, удалившаяся от мира и наблюдающая из своего уединения за слабостями и пороками человеческой натуры.

Такой образ кочевал из статьи в статью до 1984 года, иными словами, до того времени, когда сестра писательницы Хилари после долгих колебаний и раздумий решилась опубликовать письма, дневники и записные книжки Барбары Пим. В первую очередь ею руководило желание хотя бы до некоторой степени разрушить легенду о чопорной старой деве-затворнице из Оксфордшира.

Истины ради надо сказать, что этот миф был создан не без стараний самой Барбары Пим. Еще в 1940 году Мэри Крэмптон пришла в голову забавная мысль — а почему бы не придумать себе маску, не раздвоиться, как раздваивается, скажем, герой знаменитой повести Стивенсона «Странная история доктора Джекила и мистера Хайда»? И вот в ее письмах — а она была отменной корреспонденткой, как викторианские писательницы XIX века, — она нередко принималась вести рассказ от лица ужасной зануды и злыдни Барбары Пим. Когда же стала печататься, то решила, что Барбара Пим не такой уж плохой псевдоним.

Подобная игра, конечно же, не только шалости пера, но знак того, что автор ищет особую, неодномерную, емкую повествовательную манеру. За маской, точнее за дюжиной масок, скрывался в свое время Уильям Мейкпис Теккерей. То он был пошловатым лакеем из богатого дома, то болтуном и вралем Фицбудлом, то недалеким полицейским, то честным и простодушным художником Микель Анджело Титмаршем, то Кукольником, дергающим своих марионеток за веревочки. Сам же он был каждым из своих повествователей и одновременно никем до конца. При такой игре возникает отстранение, ироническая дистанция, существующая между автором и повествователем, автором и героем; у писателя больше возможностей избежать прямолинейных лобовых оценок — открыто не сострадать и открыто не осуждать, но, всматриваясь в разнообразие типов, характеров, ситуаций, быть терпимым и понимающим.

Теперь, после публикации дневников, писем, записных книжек, мы знаем, что существуют две Барбары Пим. Настоящую знали немногие — близкие, в первую очередь сестра, сотрудники по журналу «Африка», поэт Филип Ларкин, не только поклонник ее таланта, но и верный друг, ее давний корреспондент.

«Не надо думать, — говорит сестра писательницы, — будто Барбара Пим была тихоней, скромницей, словом, походила на благовоспитанную дочь приходского священника, которая проводит дни, предаваясь увлекательному занятию вышивкой». Барбара Пим, продолжает Хилари, страстно любила жизнь, хотя та ее не слишком баловала — личные трагедии, долгие годы непризнания, тяжелая болезнь. В молодости она была все время кем-то увлечена, любила наряды и понимала в них толк, любила путешествовать. Другое дело, что разочарование постепенно вытеснило надежды. Но даже в трудные времена ей не изменяло чувство юмора — поистине неисчерпаемое. Пим была настоящей труженицей: она с равным увлечением редактировала социологические тексты и работала над своими романами. Хотя в 1961 году она во всеуслышание объявила, что не напишет больше ни строчки, конечно же, она втайне от всех писала.

Огромный архив Барбары Пим после ее смерти был передан в Бодлианскую библиотеку. Странно, но молодая, никому не ведомая Барбара Пим будто бы предчувствовала, что ее письма, дневники, записные книжки обретут пристанище в одном из старейших хранилищ страны. «Вот было бы замечательно, — писала она, — если бы мои письма, в том числе и любовные, осели бы в Бодлианской библиотеке и через тридцать лет можно было пойти и прочитать их».

Перечитать письма и дневники взялись сестра Барбары Пим, Хилари, и ее подруга и редактор Хейзел Холт, которые, сделав необходимые сокращения, подготовили их к печати.

Очень интересен и очень важен для понимания личности и творчества Барбары Пим ее дневник. Начала она его вести в 18 лет, еще в Оксфорде, последняя запись была сделана в больнице за несколько дней до смерти. Среди многочисленных писем выделяются адресованные Филипу Ларкину: в них она делится своими планами, обсуждает сюжеты романов, рассказывает о будущих героях. Но особенно глубокое впечатление производят 82 записные книжки с замыслами, набросками, бесчисленными зарисовками. Буквально воочию видишь, как Барбара Пим строила свои произведения, как отбирала материал для диалогов, которые, в свою очередь, говорят о ее безупречном слухе — столь они естественны, бесхитростны и в то же время художественно совершенны. Если дневники и письма — автобиография писательницы, то записные книжки — ее творческая лаборатория.