После ухода молодой беременной женщины наступила передышка, и сестра, ведавшая приемом посетителей, принесла кофе. Забыв про своих пациентов, доктор Геллибранд принялся думать о визите, который нанес брату в минувший уик-энд. «Перемена обстановки — уже отдых», — любил говорить он и нередко так и поступал, извлекая пользу из разлуки со своей женой Кристабел, большой охотницей командовать. Приход, где служил викарием его брат, был бедным и захудалым, и состоял, по его мнению, не совсем справедливому, целиком из «иммигрантов, живущих в трущобах», но церковь, хотя и не из особенно преуспевающих, произвела на него большое впечатление, вызвав даже чувство зависти, когда он присутствовал на целом «шоу», в которое его брат Гарри превратил торжественную мессу. Оно напомнило ему времена пятидесятилетней давности, когда он сам носился с мыслью принять духовный сан. Он видел себя отправляющим службу во время различных религиозных праздников, читающим блестящие проповеди и возглавляющим пышные процессии, но тут же припомнил все прочие обязанности, соблюдать которые надлежало приходскому священнику, в том числе и потребление бесчисленного количества чашек сладкого чая с печеньем, о чем никогда не переставал напоминать ему брат. Затем, может быть потому, что при крещении его назвали Льюком, он видел себя известным хирургом, с успехом выполняющим самые сложные операции, вроде тех, за которыми мы теперь можем наблюдать на телевизионных экранах в посвященных медицине американских программах. А кончилось все тем, что он стал практикующим врачом, столь любимым всеми терапевтом, старым семейным доктором, скорее героем «Записной книжки доктора Финлея», нежели участником более занимательных сериалов…
В дверях стояла сестра. Не задремал ли доктор над своим кофе? Очередной пациент ждет, а он почему-то не нажимает кнопку.
— Можно войти следующему, доктор Геллибранд? — оживленно и ласково спросила она. — Это мисс Гранди, — добавила она, словно предлагая ему отведать какое-то заманчивое блюдо.
Но он уже заранее знал, что мисс Гранди ничем не отличается от прочих пожилых пациенток, одиноких женщин неопределенного возраста, тех самых, каких он был рад передать Мартину Шрабсоулу. Сестра священника, по-видимому, передала себя сама, с удовольствием констатировал он.
Именно в этот понедельник Эмма, покупая батон хлеба в лавке миссис Блэнд, поинтересовалась, что находится в здании, примыкающем к Залу собраний.
— Больница, — сказали ей. — Прием ведется по понедельникам и четвергам.
— Разве в деревне много больных? — наивно удивилась Эмма.
Миссис Блэнд, казалось, пришла в замешательство, даже несколько возмутилась вопросом, поэтому Эмма не стала настаивать на ответе. Конечно, больные есть, всегда и везде.
Заглянув в полуоткрытую дверь больницы, она решила было зайти и принять посильное участие в таком приятном действии, из которого до сих пор была исключена. Но, припомнив свои обязанности социолога-наблюдателя — необходимость смотреть на все со стороны, не вмешиваясь, — ушла, размышляя над тем, что увидела. Здесь явно есть материал, который следовало бы взять на заметку.
«Август 1678 года, — читал Том Дэгнелл в дневниках Энтони à Вуда. — Первого числа этого месяца принят указ о захоронении покойников в шерстяной одежде».
От одной только мысли быть похороненным в августе в шерстяной одежде становилось как-то не по себе, но весенним утром в холодной комнате, окно которой смотрело на заброшенные могилы, она вызывала весьма приятное чувство. Дафна поставила рядом с окном керосиновый обогреватель, но от него больше исходило запаха, чем тепла. Интересно, подумал Том, сколькие из его прихожан были похоронены в шерстяном? Не так уж трудно выяснить это из записей в приходских книгах, разумеется. Такого рода дело он мог поручить одной из своих энергичных помощниц из соседнего поселка, а то и мисс Ли и мисс Гранди. Небольшое приятное поручение. Нынче, конечно, этого правила не придерживались — хоронили, скорей всего, в одежде из искусственных тканей — акрила, куртеля, терилена или нейлона, но только не из простого хлопка или шерсти. Тут напрашивается сравнение. Затем он вспомнил, что мисс Ликериш, выкопав могилу для мертвого ежа, закутала его тельце в ручной вязки шерстяной свитер, купленный на распродаже. В эту минуту в комнату вошла Дафна. Она принесла кофе и сказала, что утром видела в больнице мисс Ликериш.
Читать дальше