Ришар Мийе - Пристрастие к некрасивым женщинам

Эти женщины, как потом объяснила мне Клодин, бортпроводница авиакомпании «Эр Канада», именно таковыми и были. (Она прекрасно поняла смысл моего вопроса и, отвечая, несколько дистанцировалась от них, поскольку была моложе своих коллег. Я спросил, не потому ли они на самолете, что своим материнским видом могут успокоить пассажиров, потому что красивые и молодые стюардессы могут только вызвать желание у мужчин и одновременно ненависть у женщин. Инстинкт смерти – самое последнее чувство, какое должно испытывать в полете.) Оказалось, действительно эти женщины приближались к пенсии, и поэтому их назначали на престижные рейсы с такими приятными посадками, как Париж, Лондон или Рим.

Я уже вижу, как некоторые улыбаются: нет ничего обыденней, а значит, вульгарнее, чем любовная связь со стюардессой, особенно после фильма Трюффо «Нежная кожа», который всегда меня очень волновал и некоторым образом учил уму-разуму, и не только из-за нежной красоты Франсуазы Дорлеак, оставшейся в памяти после ранней смерти, но и из-за Жана Дезайи, игравшего роль любовника, писателя. По поводу него задаешься вопросом, есть ли еще сегодня такие люди на свете: литератор, пишущий в тиши своей библиотеки, воплощение чести из других времен. Жан Дезайи имел такой неприятный голос, такую невзрачную внешность, так походил на мелкого буржуа, что с трудом верится, чтобы юная стюардесса в исполнении Франсуазы Дорлеак смогла бы заинтересоваться им. Но, возможно, ее соблазнил писатель, этот статус в 1960-х годах был еще престижным. А потом она поняла, что для этого мужчины любовь и смерть в конечном счете – самое лучшее, что может произойти в жизни.

Я не завидовал писателю, которого сыграл Дезайи. Я давно уже забросил свои мечты стать писателем и перерос стадию перевоплощения в мечтах. Но когда я смотрю порнографические фильмы, не могу не представить себя актером, но не в социальном или психологическом плане, а в анонимном проявлении возникающего желания. Особенно когда выключаешь звук телевизора, чтобы не слышать голосов, не видеть убогости сценария, и начинаешь повторять те же движения, что и актер. В одиночестве, когда речь не идет лишь о семяизвержении, делать это вручную на отсутствующее и ждущее лицо. Когда уже не на экране ритуал порнографического семяизвержения совпадает с процессом одинокого мастурбатора, оно обретает ту же самую социальную и гигиеническую (и, следовательно, относительно моральную) функцию. Пусть это будет уловкой, но механика получения удовольствия помогает многим мужчинам освободиться от того, что их мучит и жжет.

Во время полета Клодин часто приходила ко мне. Она рассказывала о своей работе, радостях, неприятностях, учебе, которую вынуждена была прервать, чтобы зарабатывать на жизнь. О смерти отца, имевшего ресторанчик в Монктоне, в провинции Новый Брунсуик. О том, что она не смогла обзавестись семьей, о решении не иметь ее совсем. Несомненно, все это она говорила не для того, чтобы подать себя, а чтобы через тонкую нить разговоров и воспоминаний понять, с кем она имела дело. Клодин угадала во мне собрата по одиночеству, по лицу и еще по чему-то нежному, как она потом призналась, найдя в моем взгляде что-то светлое. Она была первой, кто мне это сказал, я всегда считал, что в моем взгляде было нечто мрачное, я всегда смотрел на женщин косо, только когда они меня видели.

Я не поверил и усмотрел в этом намек на то, что, хотя я и не красавец, она готова не обращать на это внимания и полагала, что и я поступлю так же. Клодин сразу же заинтересовалась моей профессией журналиста. Я рассказал, что целых десять лет мечтал стать писателем, но потом отказался от этой мысли, посчитав себя слишком безобразным, и этого уродства хватало, чтобы наполнить мою внутреннюю жизнь. Она посмотрела на меня мягко, а потом сказала, что не совсем меня поняла. «И потом, извините, я сижу тут и болтаю с вами, забыв про свою работу и заставляя вас терять время», – сказала она и присоединилась к своим подругам. В течение оставшегося времени полета она больше не подошла ко мне, чем я был очень расстроен, опасался, что обидел ее своими вычурными фразами, и решил загладить вину. Выходя из самолета, я протянул ей конверт, не тайком, а в присутствии окружавших коллег, настойчиво, словно что-то обещал. В конверте было письмо, где я, чувствуя себя добычей и с покорностью соглашаясь с этим, чтобы женщина согласилась переспать со мной, я сожалел, что мы не продолжили наш разговор. Она ошибается, полагая, что не может меня понять: она, умеющая столько прочитать во взгляде. Я сообщил название гостиницы в Монреале, где планировал остановиться, и номер моего парижского телефона.