Ришар Мийе - Пристрастие к некрасивым женщинам

Мы с этими женщинами были почти похожи друг на друга, поскольку страдали от своего уродства. Но лицо может преобразиться при наслаждении, стать если не красивым, то уж, по меньшей мере, волнующим. Это открытие я сделал незадолго до того, как завел первую любовницу, на станции метро «Лионский вокзал». Там я увидел одну очень некрасивую девушку. Она была безобразна не только телом (толстая, низкорослая, до боли затянутая в слишком узкие джинсы, с широкой и плоской грудью), но и лицом, самым уродливым, какое можно себе представить. У нее был кривой и вздернутый нос, слишком тонкие губы, выступающие наружу зубы, маленькие глаза, спрятанные за роговыми очками, и всклокоченные волосы, летавшие в воздухе, как очески льна, вокруг головы. В ней соединилось все, что можно ненавидеть в женщине, не было ни одной привлекательной черты. Она волокла слишком тяжелую сумку, двигаясь против течения пассажиров прибывшего поезда и сталкиваясь с ними. Она наткнулась на одного юного негра (метис, довольно красивый, несомненно знавший об этом), который в тот момент, когда она повернулась, чтобы сориентироваться, случайно толкнул ее в грудь, пробормотал свои извинения и устремился к выходу. А девушка осталась на месте, чувствуя боль от удара и не имея сил скрыть выражение радости. Она вдруг вся засветилась, ее глаза наполнились некой признательностью не к тому прекрасному незнакомцу, а случаю или судьбе, которая заставила его столкнуться с ней. А в более широком смысле – за то, что ей посчастливилось почувствовать это некое подобие физического наслаждения от удара в грудь, к которой никто, вероятно, не подносил руки, разве только в насмешку. Всем ребятам знаком этот тип девочек, они забавляются с ними, щупают, как они говорят, сосцы, вымя, сиськи, но никогда не груди. А после столкновения с молодым негром они стали таковыми, в боли и радости, на ее лице продолжало оставаться выражение счастья, и она даже не пыталась это скрывать. Девушка широко открыла рот с аппаратом исправления прикуса, который, в этом можно было не сомневаться, обычно всячески старалась скрыть, не позволяя себе даже смеяться, только улыбаться, как больной ребенок. И вдруг внезапная боль не только не напомнила ей о ее уродстве, но и не ввергла в состояние страха, как многих моих знакомых женщин с пышной грудью. Этот страх продиктован возможностью возникновения рака груди и связан не только с болевыми ощущениями и страданиями, но с опасностью удаления того, что является их гордостью, а для некоторых и единственным соблазнительным элементом тела. А та девушка открыла в такой случайной боли несравненную радость, и это заставило ее лицо измениться от уродливости до выражения боли, а потом появилось некое выражение облегчения, доступное, несомненно, влюбленным или получающим наслаждение женщинам. Это бывает тогда, когда им удается, как говорят в народе, найти обувь по ноге. Но это, похоже, опровергает мою теорию и заставляет меня задаться вопросом: почему пристрастие к некрасивым женщинам не имеет обратной направленности – не вызывает отвращения к красивым женщинам? А если это не просто логика языка, то, значит, это – обман.

Только не надо считать меня завернутым в оболочку своих теорий подобно тому, как другие упакованы в тайны детства или убеждения. Я стремлюсь лишь разрушить карточные домики и, не будучи конформистом, отдал бы все, чтобы не отличаться от других людей, пусть даже привычка быть самим собой наполняет меня гордостью большей, чем досада или сожаление о том, что я не родился другим. Я мечтаю сменить цинизм на подлинную доброту и слезы радости, которые вызывали у меня повсюду красотки. Как эту молодую жительницу Антильских островов, которая подошла ко мне прошлой весной на улице Архивов: почти белокожая метиска, необычайно красивая в коротком платье из блестящего коричневого шелка. Она неуверенно передвигалась на слишком тонких для парижских мостовых каблуках. Усилия при ходьбе придавали ее груди и попе такую живость, что это очень сильно взволновало меня. Я обычно прохожу мимо тех, кто намеревается ко мне подойти, мог бы глядеть на умирающего у моих ног и делать вид, что не замечаю этого, потому что моя рожа сразу же вызывает всеобщее осуждение. Но в тот момент я остановился. Она попросила у меня сигарету, я дал, но при этом сказал, что на углу улицы есть табачный киоск. Сам не знаю, зачем я это сказал, ведь мне не жалко, я не люблю читать мораль, не более злой, чем другие. Она ответила, что ей было запрещено заходить в подобные заведения, и украдкой посмотрела на меня. А я в это время старался понять, что же ей на самом деле было от меня нужно. Была ли она случайной проституткой или пропащей девицей? Я колебался предложить ей присесть, но скамьи нигде рядом не было, если не считать неудобного выступа стены. Я не посмел предложить ей пройтись до площади Вогезов. Внезапно ее лицо застыло в выражении такой потерянности и тоски, что я умолк, глядя, как она покачиваясь удаляется от меня. А я стоял и со слезами на глазах смотрел, как эта красивая девушка повернулась ко мне спиной. Да, я плакал, такое со мной случается, когда бываю пригвожден к самому себе несбыточной надеждой и желанием.